Из него подымался тяжелый запах гнилых водорослей

земли. Студент сразу остановился и затрясся на мес

земли. Студент сразу остановился и затрясся на месте от испуга.

— Что это, что? — спросил он дрожащим голосом.

— Выпь, — коротко и угрюмо ответил землемер. — Идёмте, идёмте. Это плотина.

Теперь ничего нельзя было разобрать. И справа и слева туман стоял сплошными белыми мягкими пеленами. Студент у себя на лице чувствовал его влажное и липкое прикосновение. Впереди равномерно колыхалось тёмное расплывающееся пятно: это была спина шедшего впереди землемера. Дороги не было видно, но по сторонам от неё чувствовалось болото. Из него подымался тяжелый запах гнилых водорослей и сырых грибов. Почва плотины пружинилась и дрожала под ногами, и при каждом шаге где-то сбоку и внизу раздавалось жирное хлюпанье просачивающейся тины.

Землемер вдруг остановился. Сердюков с размаху уткнулся лицом ему в спину.

— Тише. Эк вас несёт! — сердито огрызнулся Жмакин. — Подождите, я покричу лесника. Ещё ухнешь, пожалуй, в эту чертову трясину.

Он приложил ладони трубой ко рту и закричал протяжно:

— Степ-а-ан!

Уходя в мягкую бездну тумана, голос его звучал слабо и бесцветно, точно он отсырел в мокрых болотных испарениях.

— А, чёрт его знает, куда тут идти! — злобно проворчал, стиснув зубы, землемер. — Впору хоть на четвереньках ползти. Степ-а-ан! — крикнул он ещё раз раздражённым и плачущим голосом.

— Степан! — поддержал отрывистым и глухим басом студент.

Они долго кричали, по очереди, кричали до тех пор, пока в страшном отдалении от них туман не засветился в одном месте большим, жёлтым, бесформенным сиянием. Но это светящееся мутное пятно, казалось, не приближалось к ним, а медленно раскачивалось влево и вправо.

— Степан, ты, что ли? — крикнул в эту сторону землемер.

— Гоп-гоп! — отозвался из бесконечной дали задушенный голос. — Никак Егор Иваныч?

Мутное пятно в одно мгновение приблизилось, разрослось, весь туман вокруг сразу засиял золотым дымным светом, чья-то огромная тень заметалась в освещённом пространстве, и из темноты вдруг вынырнул маленький человек с жестяным фонарём в руках.

— Так и есть, он самый, — сказал лесник, подымая фонарь на высоту лица. — А это кто с вами? Никак сердюковский барчук? Здравия желаем, Миколай Миколаич. Должно, ночевать будете? Милости просим. А я-то думаю себе: кто такой кричит? Ружье захватил на всякий случай.

В жёлтом свете фонаря лицо Степана резко и выпукло выделялось из мрака. Всё оно сплошь заросло русыми, курчавыми, мягкими волосами бороды, усов и бровей. Из этого леса выглядывали только маленькие голубые глаза, вокруг которых лучами расходились тонкие морщинки, придававшие им всегдашнее выражение ласковой, усталой и в то же время детской улыбки.

— Так пойдемте, — сказал Степан и, повернувшись, вдруг исчез, как будто растаял в тумане. Большое жёлтое пятно его фонаря закачалось низко над землей, освещая кусочек узкой тропинки.

— Ну, что, Степан, всё ещё трясёт тебя? — спросил Жмакин, идя вслед за лесником.

— Всё трясёт, батюшка Егор Иваныч, — ответил издалека голос невидимого Степана. — Днём ещё крепимся понемногу, а как вечер, так и пошло трясти. Да ведь, Егор Иваныч, ничего не поделаешь… Привыкли мы к этому.

— А Марье не лучше?

— Где уж там лучше. И жена и ребятишки все извелись, просто беда. Грудной ещё ничего покуда, да к ним, конечно, не пристанет… А мальчонку, вашего крестника, на прошлой неделе свезли в Никольское. Это уж мы третьего по счету схоронили… Позвольте-ка, Егор Иваныч, я вам посвечу. Поосторожнее тут.

Сторожка лесника, как успел заметить Николай

Болото (Куприн)/СС 1964 (СО) — Викитека

БОЛОТО

Летний вечер гаснет. В засыпающем лесу стоит гулкая тишина. Вершины огромных строевых сосен еще алеют нежным отблеском догоревшей зари, но внизу уже стало темно и сыро. Острый, жаркий, сухой аромат смолистых ветвей слабеет, зато сильнее чувствуется сквозь него приторный запах дыма, которым тянуло весь день с дальнего лесного пожарища. Неслышно и быстро опускается на землю мягкая северная ночь. Птицы замолчали с заходом солнца. Одни только дятлы еще выбивают лениво, точно сквозь сон, свою глухую, монотонную дробь.

Вольнопрактикующий землемер Жмакин и студент Николай Николаевич, сын небогатой вдовы-помещицы Сердюковой, возвращаются со съемки. Идти домой, в Сердюковку, им поздно и далеко: они заночуют сегодня в казенном лесу, у знакомого лесника — Степана. Узкая тропинка вьется между деревьями, исчезая в двух шагах впереди. Высокий и худой землемер идет, сгорбившись и опустив вниз голову, — идет тем редким, приседающим, но размашистым шагом, каким ходят привычные к длинным дорогам люди: мужики, охотники и землемеры. Коротконогий, низенький и полный студент едва поспевает за ним. Он вспотел и тяжело дышит открытым ртом; белая фуражка сбита на затылок; рыжеватые спутанные волосы упали на лоб; пенсне сидит боком на мокром носу. Ноги его то скользят и разъезжаются по прошлогодней, плотно улежавшейся хвое, то с грохотом цепляются за узловатые корневища, протянувшиеся через дорогу. Землемер отлично видит это, но нарочно не убавляет шагу. Он устал, зол и голоден. Затруднения, испытываемые студентом, доставляют ему злорадное удовольствие.

Землемер Жмакин делает по приглашению госпожи Сердюковой упрощенный план хозяйства в ее жиденьких, потравленных скотом и вырубленных крестьянами лесных урочищах. Николай Николаевич добровольно вызвался помогать ему. Помощник он старательный и толковый, и характер у него самый удобный для компании: светлый, ровный, бесхитростный и ласковый, только в нем много еще осталось чего-то детского, что сказывается в некоторой наивной торопливости и восторженности. Землемер же, наоборот, человек старый, одинокий, подозрительный и черствый. Всему уезду известно, что он подвержен тяжелым, продолжительным запоям, и потому на работу его приглашают редко и платят скупо.

Днем у него еще кое-как ладятся отношения с молодым Сердюковым. Но к вечеру землемер обыкновенно устает от ходьбы и от крика, кашляет и становится мелочно-раздражительным. Тогда ему снова начинает казаться, что студент только притворяется, что его интересует съемка и болтовня с крестьянами на привалах, а что на самом деле он приставлен помещицей с тайным наказом наблюдать, не пьет ли землемер во время работы. И то обстоятельство, что студент так живо, в неделю, освоился со всеми тонкостями астролябической съемки, возбуждает ревнивую и оскорбительную зависть в Жмакине, который три раза проваливался, держа экзамен на частного землемера. Раздражает старика и неудержимая разговорчивость Николая Николаевича, и его свежая, здоровая молодость, и заботливая опрятность в одежде, и мягкая, вежливая уступчивость, но мучительнее всего для Жмакина сознание своей собственной жалкой старости, грубости, пришибленности и бессильной, несправедливой злости.

Чем ближе подходит дневная съемка к концу, тем ворчливее и бесцеремоннее делается землемер. Он желчно подчеркивает промахи Николая Николаевича и обрывает его на каждом шагу. Но в студенте такая бездна молодой, неисчерпаемой доброты, что он, по-видимому, совершенно не способен обижаться. В своих ошибках он извиняется с трогательной готовностью, а на угловатые выходки Жмакина отвечает оглушительным хохотом, который долго и раскатисто гуляет между деревьями. Точно не замечая мрачного настроения землемера, он засыпает его шутками и расспросами с тем же веселым, немного неуклюжим и немного назойливым добродушием, с каким жизнерадостный щенок теребит за ухо большого, старого, угрюмого пса.

Землемер шагает молча и понуро. Николай Николаевич старается идти рядом с ним, но так как он путается между деревьями и спотыкается, то ему часто приходится догонять своего спутника вприпрыжку. В то же время, несмотря на одышку, он говорит громко и горячо, с оживленными жестами и с неожиданными выкриками, от которых идет гул по заснувшему лесу.

— Я живу в деревне недолго, Егор Иваныч, — говорит он, стараясь сделать свой голос проникновенным, и убедительно прижимает руки к груди. — И я согласен, я абсолютно согласен с вами в том, что я не знаю деревни. Но во всем, что я до сих пор видел, так много трогательного, и глубокого, и прекрасного… Ну да, вы, конечно, возразите, что я молод, что я увлекаюсь… Я и с этим готов согласиться, но, жестковыйный практик, поглядите на народную жизнь с философской точки зрения…

Землемер презрительно пожал одним плечом, усмехнулся криво и язвительно, но продолжал молчать.

— Посмотрите, дорогой Егор Иваныч, какая страшная историческая древность во всем укладе деревенской жизни. Соха, борона, изба и телега — кто их выдумал? Никто. Весь народ скопом. Две тысячи лет тому назад эти предметы были точка в точку в таком же виде, как и теперь. Совсем так же люди тогда и сеяли, и пахали, и строились. Две тысячи лет тому назад!.. Но когда же, в какие чертовски отдаленные времена сложился этот циклопический обиход? Мы об этом не смеем даже думать, милый Егор Иваныч. Здесь мы с вами проваливаемся в бездонную пропасть веков. Мы ровно ничего не знаем. Как и когда додумался народ до своей первобытной телеги? Сколько сотен, может быть, тысяч лет ушло на эту творческую работу? Черт его знает! — вдруг крикнул во весь голос студент и торопливо передвинул фуражку с затылка на самые глаза. — Я не знаю, и никто ничего не знает… И так — все, чего только ни коснись: одежда, утварь, лапти, лопата, прялка, решето!.. Ведь поколения за поколениями, миллионы людей последовательно ломали голову над их изобретением. У народа своя медицина, своя поэзия, своя житейская мудрость, свой великолепный язык, и при этом, — заметьте, — ни одного имени, ни одного автора! И хотя все это жалко и скудно в сравнении с броненосцами и телескопами, но — простите — меня какие-нибудь вилы удивляют и умиляют несравненно больше!..

— Ту-ру-ру, ти-лю-лю, — запел фальшиво Жмакин и завертел рукой, подражая шарманщику. — Завели машину. Удивляюсь, как это вам не надоест: каждый день одно и то же?

— Нет, Егор Иваныч, ради бога! — заторопился студент. — Вы только послушайте, только послушайте меня. Мужик, куда он у себя ни оглянется, на что ни посмотрит, везде кругом него старая-престарая, седая и мудрая истина. Все освещено дедовским опытом, все просто, ясно и практично. А главное — абсолютно никаких сомнений в целесообразности труда. Возьмите вы доктора, судью, литератора. Сколько спорного, условного, скользкого в их профессиях! Возьмите, педагога, генерала, чиновника, священника…

— Попросил бы не касаться религии, — внушительным басом заметил Жмакин.

— Ах, не в этом дело, Егор Иваныч, — нетерпеливо и досадливо замахал рукой Сердюков. — Возьмите наконец прокурора, художника, музыканта. Я ничего не говорю, все это лица почтенные. Но каждому из них, наверное, хоть раз приходила в голову мысль: а ведь, черт побери, так ли уж нужен человечеству мой труд, как это кажется? У мужика же все удивительно стройно и ясно. Если ты весною посеял, то зимою ты сыт. Корми лошадь, и она тебя прокормит. Что́ может быть вернее и проще? И вот этого самого практического мудреца извлекают за шиворот из недр его удобопонятной жизни и тычут лицом к лицу с цивилизацией. «В силу статьи такой-то и на основании кассационного решения за номером таким-то, крестьянин Иван Сидоров, нарушивший интересы черезполосного владения, приговаривается», и так далее. Иван Сидоров на это весьма резонно отвечает: «Ваше благородие, да ведь еще наши деды-прадеды пахали по эту вербу, вот и пень от нее остался». Но тогда является на сцену землемер Егор Иваныч Жмакин.

— Прошу без намеков по моему адресу, — обидчиво прервал Жмакин.

— Является… ну, скажем, землемер Сердюков, если это вам больше нравится, и изрекает: «Линия AB, отграничивающая владения Ивана Сидорова, идет по румбу зюйд-ост, сорок градусов тридцать минут». Очевидно, что Иван Сидоров, совместно с дедом и прадедом, запахал чужую землю. И вот Иван Сидоров сидит в кутузке, сидит совершенно правильно, по всем статьям уложения о наказаниях, но все-таки он ровно ничего не понимает и хлопает глазами. Что́ значит для него ваш румб в сорок градусов, если он с молоком матери всосал убеждение, что чужой земли на свете не бывает, а что вся земля божья?..

— К чему вы все это выражаете? — угрюмо спросил Жмакин.

— Или вот еще: гонят Ивана Сидорова на военную службу, — горячо продолжал Сердюков, не слушая землемера. — И вот дядька учит его: «Доверни приклад, втяни живот, делай — рраз! Подавайся всем корпусом уперед…» Да позвольте же, господа! Я сам прослужил отечеству два месяца и охотно верю, что для военной службы эти кунштюки^[1] необходимы. Но ведь это же для мужика чистая абракадабра, колокольня в уксусе, сапоги всмятку! Как хотите, но не может же взрослый человек, оторванный от простой, серьезной и понятной жизни, поверить вам на слово, что эти фокусы действительно необходимы и имеют разумное основание. И, конечно, он глядит на вас, как баран на новые ворота.

— Не довольно ли на сегодняшний раз, Николай Николаевич? — сказал землемер. — Мне, по правде говоря надоела уже эта антимония. Что-то вы такое из себя хотите изобразить, но толку у вас ничего не выходит. Какого-то донжуана из себя строите! И к чему весь этот разговор, не понимаю я.

Огибавший куст студент рысцой догнал мрачно шагавшего землемера.

— Вот вы сегодня утром говорили, что мужик глуп, что мужик ленив, мужика надо драть, мужик раздурачился. Говорили вы это с ненавистью и потому, конечно, были несправедливее, чем хотели бы. Но поймите же, дорогой Егор Иваныч, что у нас с мужиком разные измерения: он с трудом постигает третье, а мы уже начинаем предчувствовать четвертое. Сказать, что мужик глуп! Послушайте, как он говорит о погоде, о лошади, о сенокосе. Чудесно: просто, метко, выразительно, каждое слово взвешено и прилажено… Но послушайте вы того же мужика, когда он рассказывает о том, как он был в городе, как заходил в театр и как по-благородному провел время в трактире с машиной… Какие хамские выражения, какие дурацкие, исковерканные слова, что за подлый, лакейский язык. Господа, нельзя же так! — воскликнул студент, обращаясь в пространство и разводя руками с таким видом, как будто весь лес был наполнен слушателями. — Ну да, я знаю, мужик беден, невежественен, грязен… Но дайте же ему вздохнуть. У него от вечной натуги грыжа, — историческая, социальная грыжа. Накормите его, вылечите, выучите грамоте, а не пришибайте его вашим четвертым измерением. Потому что я твердо уверен, что, пока вы не просветите народа, все ваши кассационные решения, румбы, нотариусы и сервитуты будут для него мертвыми словами четвертого измерения!..

Жмакин вдруг резко остановился и повернулся к студенту.

— Николай Николаевич! Да прошу же я вас, наконец! — воскликнул он плачущим, бабьим голосом. — Так вы много разговариваете, что терпение мое лопнуло. Не могу я больше, не желаю!.. Кажется, интеллигентный человек, а не понимаете такой простой вещи. Ну, говорили бы дома или с товарищем своим. А какой же я вам товарищ, спрашивается? Вы сами по себе, я сам по себе и… и не желаю я этих разговоров. Имею полное право…

Николай Николаевич боком, поверх стекол пенсне, поглядел на Жмакина. У землемера было необыкновенное лицо: спереди узкое, длинное и острое до карикатурности, но широкое и плоское, если глядеть на него сбоку, — лицо без фаса, а с одним только профилем и с унылым висячим носом. И в мягком, отчетливом сумраке позднего вечера студент увидел на этом лице такое скучное, тяжелое и сердитое отвращение к жизни, что у него сердце заныло мучительной жалостью. Сразу с какой-то проникновенною, больною ясностью он вдруг понял и почувствовал в самом себе всю ту мелочность, ограниченность и бесцельное недоброжелательство, которые наполняли скудную и одинокую душу этого неудачника.

— Да вы не сердитесь, Егор Иваныч, — сказал он примирительно и смущенно. — Я не хотел вас обидеть. Какой вы раздражительный!

— Раздражительный, раздражительный, — с бестолковою злостью подхватил Жмакин. — Вполне станешь раздражительным. Не люблю я этих разговоров… вот что… Да и вообще, какая я вам компания? Вы человек образованный, аристократ, а я что? Серое существо — и ничего больше.

Студент разочарованно замолчал. Ему всегда становилось грустно, когда он в жизни натыкался на грубость и несправедливость. Он отстал от землемера и молча шел за ним, глядя ему в спину. И даже эта согнутая, узкая, жесткая спина, казалось, без слов, но с мрачною выразительностью говорила о нелепо и жалко проволочившейся жизни, о нескончаемом ряде пошлых обид судьбы, об упрямом и озлобленном самолюбии…

В лесу совсем стемнело, но глаз, привыкший к постепенному переходу от света к темноте, различал вокруг неясные, призрачные силуэты деревьев. Был тихий, дремотный час между вечером и ночью. Ни звука, ни шороха не раздавалось в лесу, и в воздухе чувствовался тягучий, медвяный травяной запах, плывший с далеких полей.

Дорога шла вниз. На повороте в лицо студента вдруг пахнуло, точно из глубокого погреба, сырым холодком.

— Осторожнее, здесь болото, — отрывисто и не оборачиваясь сказал Жмакнн.

Николай Николаевич только теперь заметил, что ноги его ступали неслышно и мягко, как по ковру. Вправо и влево от тропинки шел невысокий, путаный кустарник, и вокруг него, цепляясь за ветки, колеблясь и вытягиваясь, бродили разорванные неясно-белые клочья тумана. Странный звук неожиданно пронесся по лесу. Он был протяжен, низок и гармонично-печален и, казалось, выходил из-под земли. Студент сразу остановился и затрясся на месте от испуга.

— Что́ это, что́? — спросил он дрожащим голосом.

— Выпь, — коротко и угрюмо ответил землемер. — Идемте, идемте. Это плотина.

Теперь ничего нельзя было разобрать. И справа и слева туман стоял сплошными белыми мягкими пеленами. Студент у себя на лице чувствовал его влажное и липкое прикосновение. Впереди равномерно колыхалось темное расплывающееся пятно: это была спина шедшего впереди землемера. Дороги не было видно, но по сторонам от нее чувствовалось болото. Из него подымался тяжелый запах гнилых водорослей и сырых грибов. Почва плотины пружинилась и дрожала под ногами, и при каждом шаге где-то сбоку и внизу раздавалось жирное хлюпанье просачивающейся тины.

Землемер вдруг остановился. Сердюков с размаху уткнулся лицом ему в спину.

— Тише. Эк вас несет! — сердито огрызнулся Жмакин. — Подождите, я покричу лесника. Еще ухнешь, пожалуй, в эту чертову трясину.

Он приложил ладони трубой ко рту и закричал протяжно:

— Степ-а-ан!

Уходя в мягкую бездну тумана, голос его звучал слабо и бесцветно, точно он отсырел в мокрых болотных испарениях.

— А, черт его знает, куда тут идти! — злобно проворчал, стиснув зубы, землемер. — Впору хоть на четвереньках ползти. Степ-а-ан! — крикнул он еще раз раздраженным и плачущим голосом.

— Степан! — поддержал отрывистым и глухим басом студент.

Они долго кричали, по очереди, кричали до тех пор, пока в страшном отдалении от них туман не засветился в одном месте большим желтым бесформенным сиянием. Но это светящееся мутное пятно, казалось, не приближалось к ним, а медленно раскачивалось влево и вправо.

— Степан, ты, что ли? — крикнул в эту сторону землемер.

— Гоп-гоп! — отозвался из бесконечной дали задушенный голос. — Никак Егор Иваныч?

Мутное пятно в одно мгновение приблизилось, разрослось, весь туман вокруг сразу засиял золотым дымным светом, чья-то огромная тень заметалась в освещенном пространстве, и из темноты вдруг вынырнул маленький человек с жестяным фонарем в руках.

— Так и есть, он самый, — сказал лесник, подымая фонарь на высоту лица. — А это кто с вами? Никак сердюковский барчук? Здравия желаем, Миколай Миколаич. Должно, ночевать будете? Милости просим. А я-то думаю себе: кто такой кричит? Ружье захватил на всякий случай.

В желтом свете фонаря лицо Степана резко и выпукло выделялось из мрака. Все оно сплошь заросло русыми, курчавыми, мягкими волосами бороды, усов и бровей. Из этого леса выглядывали только маленькие голубые глаза, вокруг которых лучами расходились тонкие морщинки, придававшие им всегдашнее выражение ласковой, усталой и в то же время детской улыбки.

— Так пойдемте, — сказал Степан и, повернувшись, вдруг исчез, как будто растаял в тумане. Большое желтое пятно его фонаря закачалось низко над землей, освещая кусочек узкой тропинки.

— Ну, что́, Степан, все еще трясет тебя? — спросил Жмакин, идя вслед за лесником.

— Все трясет, батюшка Егор Иваныч, — ответил издалека голос невидимого Степана. — Днем еще крепимся понемногу, а как вечер, так и пошло трясти. Да ведь, Егор Иваныч, ничего не поделаешь… Привыкли мы к этому.

— А Марье не лучше?

— Где уж там лучше. И жена и ребятишки все извелись, просто беда. Грудной еще ничего покуда, да к ним, конечно, не пристанет… А мальчонку, вашего крестника, на прошлой неделе свезли в Никольское… Это уж мы третьего по счету схоронили… Позвольте-ка, Егор Иваныч, я вам посвечу. Поосторожнее тут.

Сторожка лесника, как успел заметить Николай Николаевич, была поставлена на сваях, так что между ее полом и землею оставалось свободное пространство, аршина в два высотою. Раскосая, крутая лестница вела на крыльцо. Степан светил, подняв фонарь над головой, и, проходя мимо него, студент заметил, что лесник весь дрожит мелкой, ознобной дрожью, ежась в своем сером форменном кафтане и пряча голову в плечи.

Из отворенной двери пахнуло теплым, прелым воздухом мужичьего жилья вместе с кислым запахом дубленых полушубков и печеного хлеба. Землемер первый шагнул через порог, низко согнувшись под притолкой.

— Здравствуй, хозяюшка! — сказал он приветливо и развязно.

Высокая, худая женщина, стоявшая у открытого устья печи, слегка повернулась в сторону Жмакина, сурово и безмолвно поклонилась, не глядя на него, и опять закопошилась у шестка. Изба у Степана была большая, но закопченная, пустая и холодная и потому производила впечатление заброшенного, нежилого места. Вдоль двух темных бревенчатых стен, сходясь к переднему углу, шли узкие и высокие дубовые скамейки, неудобные ни для лежанья, ни для сиденья. Передний угол был занят множеством совершенно черных образов, а вправо и влево висели, приклеенные к стенам хлебным мякишем, известные лубочные картины: страшный суд со множеством зеленых чертей и белых ангелов с овечьими лицами, притча о Богатом и Лазаре, ступени человеческой жизни, русский хоровод. Весь противоположный угол, тот, что был сейчас же влево от входа, занимала большая печь, разъехавшаяся на треть избы. С нее глядели, свесившись вниз, две детские головки, с такими белыми, выгоревшими на солнце волосами, какие бывают только у деревенских ребятишек. Наконец у задней стены стояла широкая, двухспальная кровать с красным ситцевым пологом. На ней, далеко не доставая ногами до пола, сидела девочка лет десяти. Она качала скрипучую детскую люльку и с испугом в огромных светлых глазах глядела на вошедших.

В углу, перед образом, стоял пустой стол, и над ним на металлическом пруте спускалась с потолка висячая убогая лампа с черным от копоти стеклом. Студент присел около стола, и тотчас же ему стало так скучно и тяжело, как будто бы он уже пробыл здесь много-много часов в томительном и вынужденном бездействии. От лампы шел керосиновый чад, и запах его вызвал в уме Сердюкова какое-то далекое, смутное, как сон, воспоминание. Где и когда это было? Он сидел один в пустой, сводчатой, гулкой комнате, похожей на коридор; пахло едким чадом керосиновой лампы; за стеной с усыпляющим звоном, капля по капле, падала вода на чугунную плиту, а в душе Сердюкова была такая длительная, серая, терпеливая скука.

— Поставь нам самоварчик, Степан, и взбодри яишенку, — приказал Жмакин.

— Сейчас, батюшка Егор Иваныч, сейчас, — засуетился Степан. — Марья, — неуверенно обратился он к жене: — как бы ты там постаралась самовар? Господа будут чай пить.

— Да уж ладно. Не толкись, толкач, — с неудовольствием отозвалась Марья.

Она вышла в сени. Землемер покрестился на образа и сел за стол. Степан поместился поодаль от господ, на самом краю скамейки, там, где стояли ведра с водой.

— А я думаю себе, кто такой кричит? — начал добродушно Степан. — Уж не лесничий ли наш? Да нет, думаю, куда ему ночью, — он ночью и дороги сюда не найдет. Чудно́й он у нас барин. Непременно чтобы ему лесники ружьем на караул делали, по-солдатски. Первое для него удовольствие. Выйдешь с ружьем и, конечно, рапортуешь: «Ваше-скородие, во вверенном мне обходе чернятинской лесной дачи все обстоит благополучно»… Ну, а впрочем, барин ничего, справедливый. А что касаемо, что девок он портит, ну, это, конечно, не наше дело…

Он замолчал. Слышно было, как рядом, в сенях, Марья со звоном накладывала угли в самовар, как на печке громко дышали дети. Люлька продолжала скрипеть монотонно и жалобно. Сердюков вгляделся внимательнее в лицо девочки, сидевшей на кровати, и оно поразило его своею болезненною красотой и необычайным, непередаваемым выражением. Черты этого лица, несмотря на некоторую одутловатость щек, были так нежны и тонки, что казались нарисованными без теней и без красок на прозрачном фарфоре, и тем ярче выступали среди них неестественно большие, светлые, прекрасные глаза, которые глядели с задумчивым и наивным удивлением, как глаза у святых девственниц на картинах прерафаэлитов.

— Как тебя зовут, красавица? — спросил ласково студент.

Большеглазая девочка закрыла лицо руками и быстро спряталась за полог.

— Боится. Ну, чего ты, глупая? — сказал Степан, точно извиняясь за дочь. Он неловко и добродушно улыбнулся, отчего все его лицо ушло в бороду и стало похоже на свернувшегося клубком ежа. — Варей ее звать. Да ты не бойся, дурочка, барин добрый, — успокаивал он девочку.

— И она тоже больна? — спросил Николай Николаевич.

— Что-с? — переспросил Степан. Густая щетина на его лице разошлась, и опять из нее выглянули добрые усталые глаза. — Больная, вы спрашиваете? Все мы тут больные. И жена, и эта вот, и те, что на печке. Все. Во вторник третье дитя хоронили. Конечно, местность у нас сырая, это главное. Трясемся вот, и шабаш!..

— Лечились бы, — сказал, покачав головой, студент. — Зайди как-нибудь ко мне в Сердюковку, я хины дам.

— Спасибо, Миколай Миколаевич, дай вам бог здоровья. Пробовали мы лечиться, да что-то ничего не выходит, — безнадежно развел руками Степан. — Трое вот, конечно, умерли у меня… Главная сила, мокреть здесь, болото, ну и дух от него тяжелый, ржавый.

— Отчего же вы не переведетесь куда-нибудь в другое место?

— Чего-с? Да, в другое место, вы сказываете? — опять переспросил Степан. Казалось, он не сразу понимал то, что́ ему говорят, и с видимым усилием, точно стряхивая с себя дремоту, направлял на слова Сердюкова свое внимание. — Оно бы, барин, чего лучше — перевестись. Да ведь все равно кому-нибудь и здесь жить надо. Дача, конечно, аграматная, и без лесника никак невозможно. Не мы — так другие. До меня в этой самой сторожке жил лесник Галактион, трезвый был такой человек, самостоятельный… Ну, конечно, похоронил сначала двоих ребяток, потом жену, а потом и сам помер. Я так полагаю, Миколай Миколаич, что это все равно, где жить. Уж батюшка, царь небесный, он лучше знает, кому где надлежит жить и что делать.

Марья вошла с самоваром, отворив и затворив за собою дверь локтем.

— Уселся, трутень безмедовый! — накинулась она на Степана. — Подай хоть чашки-то!..

Она с такою силой поставила на стол самовар, точно хотела бросить его. Лицо у нее было не по летам старое, изможденное, землистого цвета; на щеках сквозь кору мелких, частых морщин горел нездоровый кирпичный румянец, а глаза неестественно сильно блестели. С таким же сердитым видом она швырнула на стол чашки, блюдечки и каравай хлеба.

Сердюков отказался от чая. Он сидел расстроенный, недоумевающий, удрученный всем, что он видел и слышал сегодня. Мелочное, бессильно-язвительное недоброжелательство землемера, тихая покорность Степана перед таинственной и жестокой судьбой, молчаливое раздражение его жены, вид детей, медленно, один за другим, умирающих от болотной лихорадки, — все это сливалось в одно гнетущее впечатление, похожее на болезненную, колючую, виноватую жалость, которую мы чувствуем, глядя пристально в глаза умной больной собаки или в печальные глаза идиота, которая овладевает нами, когда мы слышим или читаем про добрых, ограниченных и обманутых людей. И здесь, казалось Сердюкову, в этой бедной, узкой и скучной жизни, был чей-то злой и несправедливый обман.

Землемер молча пил чашку за чашкой и жадно ел хлеб, откусывая прямо от ломтя большими полукруглыми кусками. Во время еды связки сухожилий ходили у него под скулами, точно пучки струн, обтянутых тонкою кожей, а глаза глядели равнодушно и тускло, как глаза жующего животного. Из всей семьи только один Степан согласился, после долгих уговоров, выпить чашку чаю. Он пил ее долго и шумно, дуя на блюдечко, вздыхая и с треском грызя сахар. Окончив чай, он перекрестился, перевернул чашку вверх дном, а оставшийся у него в руках крошечный кусочек сахару бережливо положил обратно в засиженную мухами жестяную коробочку.

Вяло и тоскливо тянулось время, и Сердюков думал о том, как много еще будет впереди скучных и длинных вечеров в этой душной избе, затерявшейся одиноким островком в море сырого, ядовитого тумана. Потухавший самовар вдруг запел тонким воющим голосом, в котором слышалось привычное безысходное отчаяние. Люлька не скрипела больше, но в углу за печкой однообразно, через правильные промежутки, кричал, навевая дремоту, сверчок. Девочка, сидевшая на кровати, уронила руки между колен и задумчиво, как очарованная, глядела на огонь лампы. Ее громадные, с неземным выражением глаза еще больше расширились, а голова склонилась набок с бессознательной и покорной грацией. О чем думала она, что чувствовала, глядя так пристально на огонь? Временами ее худенькие ручки тянулись в долгой, ленивой истоме, и тогда в ее глазах мелькала на мгновение странная, едва уловимая улыбка, в которой было что-то лукавое, нежное и ожидающее: точно она знала, тайком от остальных людей, о чем-то сладком, болезненно-блаженном, что ожидало ее в тишине и в темноте ночи. И в голову студента пришла странная, тревожная, почти суеверная мысль о таинственной власти болезни над этой семьей. Глядя в необыкновенные глаза девочки, он думал о том, что, может-быть, для нее не существует обыкновенной, будничной жизни. Медленно и равнодушно проходит для нее длинный день, с его однообразными заботами, с его беспокойным шумом и суетой, с его назойливым светом. Но наступает вечер, и вот, вперив глаза в огонь, девочка томится нетерпеливым ожиданием ночи. А ночью дух неизлечимой болезни, измождивший слабое детское тело, овладевает ее маленьким мозгом и окутывает его дикими, мучительно-блаженными грезами…

Где-то давным-давно Сердюков видел сепию известного художника. Картина эта так и называлась «Малярия». На краю болота, около воды, в которой распустились белые кувшинки, лежит девочка, широко разметав во сне руки. А из болота, вместе с туманом, теряясь в нем легкими складками одежды, подымается тонкий, неясный призрак женской фигуры с огромными дикими глазами и медленно, страшно медленно тянется к ребенку. Сердюков вспомнил вдруг эту забытую картину и тотчас же почувствовал, как мистический страх холодною щеткой прополз у него по спине от затылка до поясницы.

— Ну-с, в Америке такой обычай: посидят, посидят, да и спать, — сказал землемер, вставая, со стула. — Стели-ка нам, Марья.

Все поднялись с своих мест. Девочка заложила за голову сцепленные пальцы рук и сильно потянулась всем телом. Она зажмурила глаза, но губы ее улыбались радостно и мечтательно. Зевая и потягиваясь, Марья принесла две больших охапки сена. С лица ее сошло сердитое выражение, блестящие глаза смотрели мягче, и в них было то же странное выражение нетерпеливого и томного ожидания.

Покуда она сдвигала лавки и стелила на них сено, Николай Николаевич вышел на крыльцо. Ни впереди, ни по сторонам ничего не было видно, кроме плотного, серого, влажного тумана, и высокое крыльцо, казалось, плавало в нем, как лодка в море. И когда он вернулся обратно в избу, то его лицо, волосы и одежда были холодны и мокры, точно они насквозь пропитались едким болотным туманом.

Студент и землемер легли на лавки, головами под образа и ногами врозь. Степан устроился на полу, около печки. Он потушил лампу, и долго было слышно, как он шептал молитвы и, кряхтя, укладывался. Потом откуда-то прошмыгнула на кровать Марья, бесшумно ступая босыми ногами. В избе было тихо. Только сверчок однообразно, через каждые пять секунд, издавал свое монотонное, усыпляющее цырканье, да муха билась об оконное стекло и настойчиво жужжала, точно повторяя все одну и ту же докучную, бесконечную жалобу.

Несмотря на усталость, Сердюков не мог заснуть. Он лежал на спине с открытыми глазами и прислушивался к осторожным ночным звукам, которые в темноте, во время бессонницы, приобретают такую странную отчетливость. Землемер заснул почти мгновенно. Он дышал открытым ртом, и казалось, что при каждом вздохе у него в горле лопалась тоненькая перепонка, сквозь которую быстро и сразу прорывался задержанный воздух. Девочка, лежавшая на кровати рядом с матерью, вдруг проговорила торопливо и неясно длинную фразу… Двое детей на печке дышали часто и усиленно, точно стараясь сдунуть со своих губ палящий лихорадочный зной… Степан тихо, протяжно стонал при каждом вздохе.

— М-а-а-мка, пи-и-ить! — капризно и сонно запросил детский голос.

Марья послушно вскочила с кровати и зашлепала босыми ногами к ведру. Студент слышал, как заплескалась вода в железном ковше и как ребенок долго и жадно пил большими, громкими глотками, останавливаясь, чтобы перевести дух. И опять все стихло. Размеренно лопалась в груди землемера тонкая перепонка, жалобно билась о стекло муха, и часто-часто, как маленькие паровозики, дышали детские грудки. Старшая девочка вдруг проснулась и села на кровати. Она долго силилась что-то выговорить, но не могла и только стучала зубами в страшном ознобе. «Хо-о-ло-дно!» — расслышал, наконец, Сердюков прерывистые, заикающиеся звуки. Марья со вздохами и нежным шепотом укутала девочку тулупом, но студент долго еще слышал в темноте сухое и частое щелканье ее зубов.

Сердюков напрасно употреблял все знакомые ему средства, чтобы уснуть. Считал он до ста и далее, повторял знакомые стихи и jus’ы^[2] из пандектов, старался представить себе блестящую точку и волнующуюся поверхность моря. Но испытанные средства не помогали. Кругом часто и жарко дышали больные груди, и в душной темноте чудилось таинственное присутствие кровожадного и незримого духа, который, как проклятие, поселился в избе лесника.

Около кровати заплакал ребенок. Мать спросонья толкнула люльку и, сама борясь с дремотой, запела под жалобный скрип веревок старинную колыбельную песню:

Аа—аа—аа—а!
И все лю-ю-ди-и спят,
И все зве-е-ри-и спят…

Лениво и зловеще раздавалась в тишине, переходя из полутона в полутон, эта печальная, усыпляющая песня, и чем-то древним, чудовищно далеким веяло от ее наивной, грубой мелодии. Казалось, что именно так, хотя и без слов, должны были петь загадочные и жалкие полулюди на заре человеческой жизни, глубоко за пределами истории. Вымирающие, подавленные ужасами ночи и своею беспомощностью, сидели они голые в прибрежных пещерах, у первобытного огня, глядели на таинственное пламя и, обхватив руками острые колени, качались взад и вперед под звуки унылого, бесконечно долгого, воющего мотива.

Кто-то постучал снаружи в окно, над самой головой студента, который вздрогнул от неожиданности. Степан поднялся с полу. Он долго стоял на одном месте, чмокал губами и, точно жалея расстаться с дремотою, лениво чесал грудь и голову. Потом, сразу очнувшись, он подошел к окну, прильнул к нему лицом и крикнул в темноту:

— Кто там?

— Гу-у-у, — глухо, через стекло, загудел чей-то голос.

— В Кислинской? — спросил вдруг Степан невидимого человека. — Ага, слышу. Поезжай с богом, я сейчас.

— Что̀? Что̀ такое, Степан? — тревожно спросил студент.

Степан шарил наугад рукой в печке, ища спичек.

— Эх… идтить надоть, — сказал он с сожалением. — Ну, да ничего не поделаешь… Пожар, видишь, перекинулся к нам в Кислинскую дачу, так вот лесничий велел всех лесников согнать… Сейчас объезчик приезжал верхом.

Вздыхая, кряхтя и позевывая, Степан зажег лампу и оделся. Когда он вышел в сени, Марья быстро и легко скользнула с кровати и пошла затворить за ним двери. Из сеней вдруг ворвался в нагретую комнату вместе с холодом, точно чье-то ядовитое дыхание, гнилой, приторный запах тумана.

— Взял бы фонарь-то с собою, — сказала за дверями Марья.

— Чего там! С фонарем еще хуже дорогу потеряешь, — ответил глухо, точно из-под полу, спокойный голос Степана.

Опершись подбородком о подоконник, Сердюков прижался лицом к стеклу. На дворе было темно от ночи и серо от тумана. Из отверстий, которые оставались между рамой и плохо пригнанными стеклами, дул острыми, тонкими струйками холодный воздух. Под окном послышались тяжелые торопливые шаги Степана, но его самого не было видно, — туман и ночь поглотили его. Без рассуждений, без жалоб, разбитый лихорадкой, он встал среди ночи и пошел в эту сырую тьму, в это ужасное, таинственное безмолвие. Здесь было что-то совершенно непонятное для студента. Он вспомнил сегодняшнюю вечернюю дорогу, мутно-белые завесы тумана по сторонам плотины, мягкое колебание почвы под ногами, низкий протяжный крик выпи, — и ему стало нестерпимо, по-детски жутко. Какая загадочная, невероятная жизнь копошилась по ночам в этом огромном, густом, местами бездонном болоте? Какие уродливые гады извивались и ползали в нем между мокрым камышом и корявыми кустами вербы? А Степан шел теперь через это болото совсем один, тихо повинуясь судьбе, без страха в сердце, но дрожа от холода, от сырости и от пожиравшей его лихорадки, от той самой лихорадки, которая унесла в могилу трех его детей и, наверное, унесет остальных. И этот простосердечный человек, с его наёженной бородой и кроткими, усталыми глазами, был теперь непостижим, почти жуток для Сердюкова.

На студента нашло тяжелое, чуткое забытье. Он видел бледные, неясные образы лиц и предметов и в то же время сознавал, что спит, и говорил себе: «Ведь это сон, это мне только кажется…» В смутных и печальных грезах мешались все^[3] те же самые впечатления, которые он переживал днем: съемка в пахучем сосновом лесу, под солнечным припеком, узкая лесная тропинка, туман по бокам плотины, изба Степана и он сам с его женой и детьми. Снилось также Сердюкову, что он горячо, до боли в сердце, спорит с землемером. «К чему эта жизнь? — говорит он со страстными слезами на глазах. — Кому нужно это жалкое, нечеловеческое прозябание? Какой смысл в болезнях и в смерти милых, ни в чем не повинных детей, у которых высасывает кровь уродливый болотный вампир? Какой ответ, какое оправдание может дать судьба в их страданиях?» Но землемер досадливо морщился и отворачивал лицо. Ему давно надоели философские разговоры. А Степан стоял тут же и улыбался ласково и снисходительно. Он тихо покачивал головой, как будто жалея этого нервного и доброго юношу, который не понимает, что человеческая жизнь скучна, бедна и противна и что не все ли равно, где умереть, — на войне или в путешествии, дома или в гнилой болотной трясине?

И когда Сердюков очнулся, то ему показалось, что он не спал, а только думал упорно и беспорядочно об этих вещах. На дворе уже начиналось утро. В тумане по-прежнему нельзя было ничего разобрать, но он был уже белого, молочного цвета и медленно колебался, как тяжелая, готовая подняться занавесь.

Сердюкову вдруг жадно, до страдания, захотелось увидеть солнце и вздохнуть ясным, чистым воздухом летнего утра. Он быстро оделся и вышел на крыльцо. Влажная волна густого едкого тумана, хлынув ему в рот, заставила его раскашляться. Низко нагибаясь, чтобы различить дорогу, Сердюков перебежал плотину и быстрыми шагами пошел вверх. Туман садился ему на лицо, смачивал усы и ресницы, чувствовался на губах, но с каждым шагом дышать становилось легче и легче. Точно карабкаясь из глубокой и сырой пропасти, взбежал наконец Сердюков на высокий песчаный бугор и задохнулся от прилива невыразимой радости. Туман лежал белой колыхающейся, бесконечною гладью у его ног, но над ним сияло голубое небо, шептались душистые зеленые ветви, а золотые лучи солнца звенели ликующим торжеством победы.

1. ↑ Ловкие приемы, фокусы (от нем. Kunstück).
2. ↑ Здесь: законы (лат.).
3. ↑ В Полном собрании сочинений 1912 года — «все», то есть «всё» в современной орфографии. — Примечание редактора Викитеки.

---

Болото (Куприн)/ПСС 1912 (ДО) — Викитека

[139]

БОЛОТО.

Лѣтній вечеръ гаснетъ. Въ засыпающемъ лѣсу стоитъ гулкая тишина. Вершины огромныхъ строевыхъ сосенъ еще алѣютъ нѣжнымъ отблескомъ догорѣвшей зари, но внизу уже стало темно и сыро. Острый, жаркій, сухой ароматъ смолистыхъ вѣтвей слабѣетъ, зато сильнѣе чувствуется сквозь него приторный запахъ дыма, которымъ тянуло весь день съ дальняго лѣсного пожарища. Неслышно и быстро опускается на землю мягкая сѣверная ночь. Птицы замолчали съ заходомъ солнца. Одни только дятлы еще выбиваютъ лѣниво, точно сквозь сонъ, свою глухую, монотонную дробь.

Вольнопрактикующій землемѣръ Жмакинъ и студентъ Николай Николаевичъ, сынъ небогатой вдовы-помѣщицы Сердюковой, возвращаются со съемки. Итти домой, въ Сердюковку, имъ поздно и далеко: они заночуютъ сегодня въ казенномъ лѣсу, у знакомаго лѣсника — Степана. Узкая тропинка вьется между деревьями, исчезая въ двухъ шагахъ впереди. Высокій и худой землемѣръ идетъ, сгорбившись и опустивъ внизъ голову, — идетъ тѣмъ рѣдкимъ, присѣдающимъ, но размашистымъ шагомъ, какимъ ходятъ привычные къ длиннымъ дорогамъ люди: мужики, охотники и землемѣры. Коротконогій, низенькій и полный студентъ едва поспѣваетъ за нимъ. Онъ вспотѣлъ и тяжело дышитъ открытымъ ртомъ; бѣлая [140]фуражка сбита на затылокъ; рыжеватые спутанные волосы упали на лобъ; пенсне сидитъ бокомъ на мокромъ носу. Ноги его то скользятъ и разъѣзжаются по прошлогодней, плотно улежавшейся хвоѣ, то съ грохотомъ цѣпляются за узловатыя корневища, протянувшіяся черезъ дорогу. Землемѣръ отлично видитъ это, но нарочно не убавляетъ шагу. Онъ усталъ, золъ и голоденъ. Затрудненія, испытываемыя студентомъ, доставляютъ ему злорадное удовольствіе.

Землемѣръ Жмакинъ дѣлаетъ, по приглашенію г-жи Сердюковой, упрощенный планъ хозяйства въ ея жиденькихъ, потравленныхъ скотомъ и вырубленныхъ крестьянами лѣсныхъ урочищахъ. Николай Николаевичъ добровольно вызвался помогать ему. Помощникъ онъ старательный и толковый, и характеръ у него самый удобный для компаніи: свѣтлый, ровный, безхитростный и ласковый, только въ немъ много еще осталось чего-то дѣтскаго, что̀ сказывается въ нѣкоторой наивной торопливости и восторженности. Землемѣръ же, наоборотъ, человѣкъ старый, одинокій, подозрительный и черствый. Всему уѣзду извѣстно, что онъ подверженъ тяжелымъ, продолжительнымъ запоямъ, и потому на работу его приглашаютъ рѣдко и платятъ скупо.

Днемъ у него еще кое-какъ ладятся отношенія съ молодымъ Сердюковымъ. Но къ вечеру землемѣръ обыкновенно устаетъ отъ ходьбы и отъ крика, кашляетъ и становится мелочно-раздражительнымъ. Тогда ему снова начинаетъ казаться, что студентъ только притворяется, что его интересуетъ съемка и болтовня съ крестьянами на привалахъ, а что на самомъ дѣлѣ онъ приставленъ помѣщицей съ тайнымъ наказомъ наблюдать, не пьетъ ли землемѣръ во время работы. И то обстоятельство, что студентъ такъ живо, въ недѣлю, освоился со всѣми тонкостями астролябической съемки, возбуждаетъ ревнивую [141]и оскорбительную зависть въ Жмакинѣ, который три раза проваливался, держа экзаменъ на частнаго землемѣра. Раздражаетъ старика и неудержимая разговорчивость Николая Николаевича, и его свѣжая, здоровая молодость, и заботливая опрятность въ одеждѣ, и мягкая, вѣжливая уступчивость, но мучительнѣе всего для Жмакина сознаніе своей собственной жалкой старости, грубости, пришибленности и безсильной, несправедливой злости.

Чѣмъ ближе подходитъ дневная съемка къ концу, тѣмъ ворчливѣе и безцеремоннѣе дѣлается землемѣръ. Онъ желчно подчеркиваетъ промахи Николая Николаевича и обрываетъ его на каждомъ шагу. Но въ студентѣ такая бездна молодой, неисчерпаемой доброты, что онъ, повидимому, совершенно неспособенъ обижаться. Въ своихъ ошибкахъ онъ извиняется съ трогательной готовностью, а на угловатыя выходки Жмакина отвѣчаетъ оглушительнымъ хохотомъ, который долго и раскатисто гуляетъ между деревьями. Точно не замѣчая мрачнаго настроенія землемѣра, онъ засыпаетъ его шутками и разспросами съ тѣмъ же веселымъ, немного неуклюжимъ и немного назойливымъ добродушіемъ, съ какимъ жизнерадостный щенокъ теребитъ за ухо большого, стараго, угрюмаго пса.

Землемѣръ шагаетъ молча и понуро. Николай Николаевичъ старается итти рядомъ съ нимъ, но такъ какъ онъ путается между деревьями и спотыкается, то ему часто приходится догонять своего спутника вприпрыжку. Въ то же время, несмотря на одышку, онъ говоритъ громко и горячо, съ оживленными жестами и съ неожиданными выкриками, отъ которыхъ идетъ гулъ по заснувшему лѣсу.

— Я живу въ деревнѣ недолго, Егоръ Иванычъ, — говоритъ онъ, стараясь сдѣлать свой голосъ проникновеннымъ, и убѣдительно прижимаетъ руки къ груди. — И я согласенъ, я абсолютно согласенъ съ вами въ томъ, [142]что я не знаю деревни. Но во всемъ, что̀ я до сихъ поръ видѣлъ, такъ много трогательнаго, и глубокаго, и прекраснаго… Ну да, вы, конечно, возразите, что я молодъ, что я увлекаюсь… Я и съ этимъ готовъ согласиться, но, жестковыйный практикъ, поглядите на народную жизнь съ философской точки зрѣнія…

Землемѣръ презрительно пожалъ однимъ плечомъ, усмѣхнулся криво и язвительно, но продолжалъ молчать.

— Посмотрите, дорогой Егоръ Иванычъ, какая страшная историческая древность во всемъ укладѣ деревенской жизни. Соха, борона, изба и телѣга — кто ихъ выдумалъ? Никто. Весь народъ скопомъ. Двѣ тысячи лѣтъ тому назадъ эти предметы были точка въ точку въ такомъ же видѣ, какъ и теперь. Совсѣмъ такъ же люди тогда и сѣяли, и пахали, и строились. Двѣ тысячи лѣтъ тому назадъ!.. Но когда же, въ какія чертовски отдаленныя времена сложился этотъ циклопическій обиходъ? Мы объ этомъ не смѣемъ даже думать, милый Егоръ Иванычъ. Здѣсь мы съ вами проваливаемся въ бездонную пропасть вѣковъ. Мы ровно ничего не знаемъ. Какъ и когда додумался народъ до своей первобытной телѣги? Сколько сотенъ, можетъ-быть, тысячъ лѣтъ ушло на эту творческую работу? Чортъ его знаетъ! — вдругъ крикнулъ во весь голосъ студентъ и торопливо передвинулъ фуражку съ затылка на самые глаза. — Я не знаю, и никто ничего не знаетъ… И такъ — все, чего только ни коснись: одежда, утварь, лапти, лопата, прялка, рѣшето!.. Вѣдь поколѣнія за поколѣніями, милліоны людей послѣдовательно ломали голову надъ ихъ изобрѣтеніемъ. У народа своя медицина, своя поэзія, своя житейская мудрость, свой великолѣпный языкъ, и при этомъ, — замѣтьте, — ни одного имени, ни одного автора! И хотя все это жалко и скудно въ сравненіи съ броненосцами и [143]телескопами, но — простите — меня какія-нибудь вилы удивляютъ и умиляютъ несравненно больше!..

— Ту-ру-ру, ти-лю-лю, — запѣлъ фальшиво Жмакинъ и завертѣлъ рукой, подражая шарманщику. — Завели машину. Удивляюсь, какъ это вамъ не надоѣстъ: каждый день одно и то же?

— Нѣтъ, Егоръ Иванычъ, ради Бога! — заторопился студентъ. — Вы только послушайте, только послушайте меня. Мужикъ, куда онъ у себя ни оглянется, на что ни посмотритъ, вездѣ кругомъ него старая-престарая, сѣдая и мудрая истина. Все освѣщено дѣдовскимъ опытомъ, все просто, ясно и практично. А главное — абсолютно никакихъ сомнѣній въ цѣлесообразности труда. Возьмите вы доктора, судью, литератора. Сколько спорнаго, условнаго, скользкаго въ ихъ профессіяхъ! Возьмите, педагога, генерала, чиновника, священника…

— Попросилъ бы не касаться религіи, — внушительнымъ басомъ замѣтилъ Жмакинъ.

— Ахъ, не въ этомъ дѣло, Егоръ Иванычъ, — нетерпѣливо и досадливо замахалъ рукой Сердюковъ. — Возьмите наконецъ прокурора, художника, музыканта. Я ничего не говорю, все это лица почтенныя. Но каждому изъ нихъ, навѣрное, хоть разъ приходила въ голову мысль: а вѣдь, чортъ побери, такъ ли ужъ нуженъ человѣчеству мой трудъ, какъ это кажется? У мужика же все удивительно стройно и ясно. Если ты весною посѣялъ, то зимою ты сытъ. Корми лошадь, и она тебя прокормитъ. Что̀ можетъ быть вѣрнѣе и проще? И вотъ этого самаго практическаго мудреца извлекаютъ за шиворотъ изъ нѣдръ его удобопонятной жизни и тычутъ лицомъ къ лицу съ цивилизаціей. «Въ силу статьи такой-то и на основаніи кассаціоннаго рѣшенія за номеромъ такимъ-то, крестьянинъ Иванъ Сидоровъ, нарушившій интересы черезполоснаго владѣнія, приговаривается», и такъ [144]далѣе. Иванъ Сидоровъ на это весьма резонно отвѣчаетъ: «Ваше благородіе, да вѣдь еще наши дѣды-прадѣды пахали по эту вербу, вотъ и пень отъ нея остался». Но тогда является на сцену землемѣръ Егоръ Иванычъ Жмакинъ.

— Прошу безъ намековъ по моему адресу, — обидчиво прервалъ Жмакинъ.

— Является… ну, скажемъ, землемѣръ Сердюковъ, если это вамъ больше нравится, и изрекаетъ: «Линія AB, отграничивающая владѣнія Ивана Сидорова, идетъ по румбу зюйдъ-остъ, сорокъ градусовъ тридцать минутъ». Очевидно, что Иванъ Сидоровъ, совмѣстно съ дѣдомъ и прадѣдомъ, запахалъ чужую землю. И вотъ Иванъ Сидоровъ сидитъ въ кутузкѣ, сидитъ совершенно правильно, по всѣмъ статьямъ уложенія о наказаніяхъ, но все-таки онъ ровно ничего не понимаетъ и хлопаетъ глазами. Что̀ значитъ для него вашъ румбъ въ сорокъ градусовъ, если онъ съ молокомъ матери всосалъ убѣжденіе, что чужой земли на свѣтѣ не бываетъ, а что вся земля Божья?..

— Къ чему вы все это выражаете? — угрюмо спросилъ Жмакинъ.

— Или вотъ еще: гонятъ Ивана Сидорова на военную службу, — горячо продолжалъ Сердюковъ, не слушая землемѣра. — И вотъ дядька учитъ его: «Доверни прикладъ, втяни животъ, дѣлай — рразъ! Подавайся всѣмъ корпусомъ упередъ…» Да позвольте же, господа! Я самъ прослужилъ отечеству два мѣсяца и охотно вѣрю, что для военной службы эти кунштюки необходимы. Но вѣдь это же для мужика чистая абракадабра, колокольня въ уксусѣ, сапоги всмятку! Какъ хотите, но не можетъ же взрослый человѣкъ, оторванный отъ простой, серьезной и понятной жизни, повѣрить вамъ на слово, что эти фокусы дѣйствительно необходимы и имѣютъ разумное [145]основаніе. И, конечно, онъ глядитъ на васъ, какъ баранъ на новыя ворота.

— Не довольно ли на сегодняшній разъ, Николай Николаевичъ? — сказалъ землемѣръ. — Мнѣ, по правдѣ говоря, надоѣла уже эта антимонія. Что-то вы такое изъ себя хотите изобразить, но толку у васъ ничего не выходитъ. Какого-то донъ-жуана изъ себя строите! И къ чему весь этотъ разговоръ, не понимаю я.

Огибавшій кустъ студентъ рысцой догналъ мрачно шагавшаго землемѣра.

— Вотъ вы сегодня утромъ говорили, что мужикъ глупъ, что мужикъ лѣнивъ, мужика надо драть, мужикъ раздурачился. Говорили вы это съ ненавистью и потому, конечно, были несправедливѣе, чѣмъ хотѣли бы. Но поймите же, дорогой Егоръ Иванычъ, что у насъ съ мужикомъ разныя измѣренія: онъ съ трудомъ постигаетъ третье, а мы уже начинаемъ предчувствовать четвертое. Сказать, что мужикъ глупъ! Послушайте, какъ онъ говоритъ о погодѣ, о лошади, о сѣнокосѣ. Чудесно: просто, мѣтко, выразительно, каждое слово взвѣшено и прилажено… Но послушайте вы того же мужика, когда онъ разсказываетъ о томъ, какъ онъ былъ въ городѣ, какъ заходилъ въ театръ и какъ по-благородному провелъ время въ трактирѣ съ машиной… Какія хамскія выраженія, какія дурацкія, исковерканныя слова, что̀ за подлый, лакейскій языкъ. Господа, нельзя же такъ! — воскликнулъ студентъ, обращаясь въ пространство и разводя руками съ такимъ видомъ, какъ будто весь лѣсъ былъ наполненъ слушателями. — Ну да, я знаю, мужикъ бѣденъ, невѣжествененъ, грязенъ… Но дайте же ему вздохнуть. У него отъ вѣчной натуги грыжа, — историческая, соціальная грыжа. Накормите его, вылѣчите, выучите грамотѣ, а не пришибайте его вашимъ четвертымъ измѣреніемъ. Потому что я твердо увѣренъ, что, пока вы не [146]просвѣтите народа, всѣ ваши кассаціонныя рѣшенія, румбы, нотаріусы и сервитуты будутъ для него мертвыми словами четвертаго измѣренія!..

Жмакинъ вдругъ рѣзко остановился и повернулся къ студенту.

— Николай Николаевичъ! Да прошу же я васъ, наконецъ! — воскликнулъ онъ плачущимъ, бабьимъ голосомъ. — Такъ вы много разговариваете, что терпѣніе мое лопнуло. Не могу я больше, не желаю!.. Кажется, интеллигентный человѣкъ, а не понимаете такой простой вещи. Ну, говорили бы дома или съ товарищемъ своимъ. А какой же я вамъ товарищъ, спрашивается? Вы сами по себѣ, я самъ по себѣ и… и не желаю я этихъ разговоровъ. Имѣю полное право…

Николай Николаевичъ бокомъ, поверхъ стеколъ пенсне, поглядѣлъ на Жмакина. У землемѣра было необыкновенное лицо: спереди узкое, длинное и острое до карикатурности, но широкое и плоское, если глядѣть на него сбоку, — лицо безъ фаса, а съ однимъ только профилемъ и съ унылымъ, висячимъ носомъ. И въ мягкомъ, отчетливомъ сумракѣ поздняго вечера студентъ увидѣлъ на этомъ лицѣ такое скучное, тяжелое и сердитое отвращеніе къ жизни, что у него сердце заныло мучительной жалостью. Сразу, съ какой-то проникновенною, больною ясностью онъ вдругъ понялъ и почувствовалъ въ самомъ себѣ всю ту мелочность, ограниченность и безцѣльное недоброжелательство, которыя наполняли скудную и одинокую душу этого неудачника.

— Да вы не сердитесь, Егоръ Иванычъ, — сказалъ онъ примирительно и смущенно. — Я не хотѣлъ васъ обидѣть. Какой вы раздражительный!

— Раздражительный, раздражительный, — съ безтолковою злостью подхватилъ Жмакинъ. — Вполнѣ станешь раздражительнымъ. Не люблю я этихъ разговоровъ… вотъ [147]что̀… Да и вообще, какая я вамъ компанія? Вы человѣкъ образованный, аристократъ, а я что̀? Сѣрое существо, и ничего больше.

Студентъ разочарованно замолчалъ. Ему всегда становилось грустно, когда онъ въ жизни натыкался на грубость и несправедливость. Онъ отсталъ отъ землемѣра и молча шелъ за нимъ, глядя ему въ спину. И даже эта согнутая, узкая, жесткая спина, казалось, безъ словъ, но съ мрачною выразительностью говорила о нелѣпо и жалко проволочившейся жизни, о нескончаемомъ рядѣ пошлыхъ обидъ судьбы, объ упрямомъ и озлобленномъ самолюбіи…

Въ лѣсу совсѣмъ стемнѣло, но глазъ, привыкшій къ постепенному переходу отъ свѣта къ темнотѣ, различалъ вокругъ неясные, призрачные силуэты деревьевъ. Былъ тихій, дремотный часъ между вечеромъ и ночью. Ни звука ни шороха не раздавалось въ лѣсу, и въ воздухѣ чувствовался тягучій, медвяный травяной запахъ, плывшій съ далекихъ полей.

Дорога шла внизъ. На поворотѣ въ лицо студента вдругъ пахнуло, точно изъ глубокаго погреба, сырымъ холодкомъ.

— Осторожнѣе, здѣсь болото, — отрывисто и не оборачиваясь, сказалъ Жмакннъ.

Николай Николаевичъ только теперь замѣтилъ, что ноги его ступали неслышно и мягко, какъ по ковру. Вправо и влѣво отъ тропинки шелъ невысокій путаный кустарникъ, и вокругъ него, цѣпляясь за вѣтки, колеблясь и вытягиваясь, бродили разорванные неясно-бѣлые клочья тумана. Странный звукъ неожиданно пронесся по лѣсу. Онъ былъ протяженъ, низокъ и гармонично-печаленъ и, казалось, выходилъ изъ-подъ земли. Студентъ сразу остановился и затрясся на мѣстѣ отъ испуга.

— Что̀ это, что̀? — спросилъ онъ дрожащимъ голосомъ.

[148]— Выпь, — коротко и угрюмо отвѣтилъ землемѣръ. — Идемте, идемте. Это плотина.

Теперь ничего нельзя было разобрать. И справа и слѣва туманъ стоялъ сплошными бѣлыми мягкими пеленами. Студентъ у себя на лицѣ чувствовалъ его влажное и липкое прикосновеніе. Впереди равномѣрно колыхалось темное расплывающееся пятно: это была спина шедшаго впереди землемѣра. Дороги не было видно, но по сторонамъ отъ нея чувствовалось болото. Изъ него подымался тяжелый запахъ гнилыхъ водорослей и сырыхъ грибовъ. Почва плотины пружинилась и дрожала подъ ногами, и при каждомъ шагѣ гдѣ-то сбоку и внизу раздавалось жирное хлюпанье просачивающейся тины.

Землемѣръ вдругъ остановился. Сердюковъ съ размаху уткнулся лицомъ ему въ спину.

— Тише. Экъ васъ несетъ! — сердито огрызнулся Жмакинъ. — Подождите, я покричу лѣсника. Еще ухнешь, пожалуй, въ эту чортову трясину.

Онъ приложилъ ладони трубой ко рту и закричалъ протяжно:

— Степ-а-анъ!

Уходя въ мягкую бездну тумана, голосъ его звучалъ слабо и безцвѣтно, точно онъ отсырѣлъ въ мокрыхъ болотныхъ испареніяхъ.

— А чортъ его знаетъ, куда тутъ итти! — злобно проворчалъ, стиснувъ зубы, землемѣръ. — Впору хоть на четверенькахъ ползти. Степ-а-анъ! — крикнулъ онъ еще разъ раздраженнымъ и плачущимъ голосомъ.

— Степанъ! — поддержалъ отрывистымъ и глухимъ басомъ студентъ.

Они долго кричали по очереди, кричали до тѣхъ поръ, пока въ страшномъ отдаленіи отъ нихъ туманъ не засвѣтился въ одномъ мѣстѣ большимъ желтымъ безформеннымъ сіяніемъ. Но это свѣтящееся мутное пятно, [149]казалось, не приближалось къ нимъ, а медленно раскачивалось влѣво и вправо.

— Степанъ, ты, что ли? — крикнулъ въ эту сторону землемѣръ.

— Гопъ-гопъ! — отозвался изъ безконечной дали задушенный голосъ. — Никакъ Егоръ Иванычъ?

Мутное пятно въ одно мгновеніе приблизилось, разрослось, весь туманъ вокругъ сразу засіялъ золотымъ дымнымъ свѣтомъ, чья-то огромная тѣнь заметалась въ освѣщенномъ пространствѣ, и изъ темноты вдругъ вынырнулъ маленькій человѣкъ съ жестянымъ фонаремъ въ рукахъ.

— Такъ и есть, онъ самый, — сказалъ лѣсникъ, подымая фонарь на высоту лица. — А это кто съ вами? Никакъ сердюковскій барчукъ? Здравія желаемъ, Миколай Миколаичъ. Должно, ночевать будете? Милости просимъ. А я-то думаю себѣ: кто такой кричитъ? Ружье захватилъ на всякій случай.

Въ желтомъ свѣтѣ фонаря лицо Степана рѣзко и выпукло выдѣлялось изъ мрака. Все оно сплошь заросло русыми, курчавыми, мягкими волосами бороды, усовъ и бровей. Изъ этого лѣса выглядывали только маленькіе голубые глаза, вокругъ которыхъ лучами расходились тонкія морщинки, придававшія имъ всегдашнее выраженіе ласковой, усталой и въ то же время дѣтской улыбки.

— Такъ пойдемте, — сказалъ Степанъ и, повернувшись, вдругъ исчезъ, какъ будто растаялъ въ туманѣ. Большое желтое пятно его фонаря закачалось низко надъ землей, освѣщая кусочекъ узкой тропинки.

— Ну, что̀, Степанъ, все еще трясетъ тебя? — спросилъ Жмакинъ, идя вслѣдъ за лѣсникомъ.

— Все трясетъ, батюшка Егоръ Иванычъ, — отвѣтилъ издалека голосъ невидимаго Степана. — Днемъ еще крѣпимся понемногу, а какъ вечеръ, такъ и пошло трясти. [150]Да вѣдь, Егоръ Иванычъ, ничего не подѣлаешь… Привыкли мы къ этому.

— А Марьѣ не лучше?

— Гдѣ ужъ тамъ лучше. И жена и ребятишки всѣ извелись, просто бѣда. Грудной еще ничего покуда, да къ нимъ, конечно, не пристанетъ… А мальчонку, вашего крестника, на прошлой недѣлѣ свезли въ Никольское… Это ужъ мы третьяго по счету схоронили… Позвольте-ка, Егоръ Иванычъ, я вамъ посвѣчу. Поосторожнѣе тутъ.

Сторожка лѣсника, какъ успѣлъ замѣтить Николай Николаевичъ, была поставлена на сваяхъ, такъ что между ея поломъ и землею оставалось свободное пространство, аршина въ два высотою. Раскосая, крутая лѣстница вела на крыльцо. Степанъ свѣтилъ, поднявъ фонарь надъ головой, и, проходя мимо него, студентъ замѣтилъ, что лѣсникъ весь дрожитъ мелкой, ознобной дрожью, ежась въ своемъ сѣромъ форменномъ кафтанѣ и пряча голову въ плечи.

Изъ отворенной двери пахнуло теплымъ, прѣлымъ воздухомъ мужичьяго жилья вмѣстѣ съ кислымъ запахомъ дубленыхъ полушубковъ и печенаго хлѣба. Землемѣръ первый шагнулъ черезъ порогъ, низко согнувшись подъ притолкой.

— Здравствуй, хозяюшка! — сказалъ онъ привѣтливо и развязно.

Высокая, худая женщина, стоявшая у открытаго устья печи, слегка повернулась въ сторону Жмакина, сурово и безмолвно поклонилась, не глядя на него, и опять закопошилась у шестка. Изба у Степана была большая, но закопченная, пустая и холодная и потому производила впечатлѣніе заброшеннаго, нежилого мѣста. Вдоль двухъ темныхъ бревенчатыхъ стѣнъ, сходясь къ переднему углу, шли узкія и высокія дубовыя скамейки, неудобныя ни для лежанья, ни для сидѣнья. Передній [151]уголъ былъ занятъ множествомъ совершенно черныхъ образовъ, а вправо и влѣво висѣли, приклеенныя къ стѣнамъ хлѣбнымъ мякишемъ, извѣстныя лубочныя картины: страшный судъ со множествомъ зеленыхъ чертей и бѣлыхъ ангеловъ съ овечьими лицами, притча о Богатомъ и Лазарѣ, ступени человѣческой жизни, русскій хороводъ. Весь противоположный уголъ, тотъ, что̀ былъ сейчасъ же влѣво отъ входа, занимала большая печь, разъѣхавшаяся на треть избы. Съ нея глядѣли, свѣсившись внизъ, двѣ дѣтскія головки, съ такими бѣлыми, выгорѣвшими на солнцѣ волосами, какіе бываютъ только у деревенскихъ ребятишекъ. Наконецъ у задней стѣны стояла широкая, двухспальная кровать съ краснымъ ситцевымъ пологомъ. На ней, далеко не доставая ногами до пола, сидѣла дѣвочка лѣтъ десяти. Она качала скрипучую дѣтскую люльку и съ испугомъ въ огромныхъ свѣтлыхъ глазахъ глядѣла на вошедшихъ.

Въ углу, передъ образомъ, стоялъ пустой столъ, и надъ нимъ на металлическомъ прутѣ спускалась съ потолка висячая убогая лампа съ чернымъ отъ копоти стекломъ. Студентъ присѣлъ около стола, и тотчасъ же ему стало такъ скучно и тяжело, какъ будто бы онъ уже пробылъ здѣсь много-много часовъ въ томительномъ и вынужденномъ бездѣйствіи. Отъ лампы шелъ керосиновый чадъ, и запахъ его вызвалъ въ умѣ Сердюкова какое-то далекое, смутное, какъ сонъ, воспоминаніе. Гдѣ и когда это было? Онъ сидѣлъ одинъ въ пустой, сводчатой, гулкой комнатѣ, похожей на коридоръ; пахло ѣдкимъ чадомъ керосиновой лампы; за стѣной съ усыпляющимъ звономъ, капля по каплѣ, падала вода на чугунную плиту, а въ душѣ Сердюкова была такая длительная, сѣрая, терпѣливая скука.

— Поставь намъ самоварчикъ, Степанъ, и взбодри яишенку, — приказалъ Жмакинъ.

[152]— Сейчасъ, батюшка Егоръ Иванычъ, сейчасъ, — засуетился Степанъ. — Марья, — неувѣренно обратился онъ къ женѣ: — какъ бы ты тамъ постаралась самоваръ? Господа будутъ чай пить.

— Да ужъ ладно. Не толкись, толкачъ, — съ неудовольствіемъ отозвалась Марья.

Она вышла въ сѣни. Землемѣръ покрестился на образа и сѣлъ за столъ. Степанъ помѣстился поодаль отъ господъ, на самомъ краю скамейки, тамъ, гдѣ стояли ведра съ водой.

— А я думаю себѣ, кто такой кричитъ? — началъ добродушно Степанъ. — Ужъ не лѣсничій ли нашъ? Да нѣтъ, думаю, куда ему ночью, — онъ ночью и дороги сюда не найдетъ. Чудно̀й онъ у насъ баринъ. Непремѣнно, чтобы ему лѣсники ружьемъ на караулъ дѣлали, по-солдатски. Первое для него удовольствіе. Выйдешь съ ружьемъ и, конечно, рапортуешь: «Ваше-скородіе, во ввѣренномъ мнѣ обходѣ чернятинской лѣсной дачи все обстоитъ благополучно»… Ну, а впрочемъ, баринъ ничего, справедливый. А что касаемо, что дѣвокъ онъ портитъ, ну, это, конечно, не наше дѣло…

Онъ замолчалъ. Слышно было, какъ рядомъ, въ сѣняхъ, Марья со звономъ накладывала угли въ самоваръ, какъ на печкѣ громко дышали дѣти. Люлька продолжала скрипѣть монотонно и жалобно. Сердюковъ вглядѣлся внимательнѣе въ лицо дѣвочки, сидѣвшей на кровати, и оно поразило его своею болѣзненною красотой и необычайнымъ, непередаваемымъ выраженіемъ. Черты этого лица, несмотря на нѣкоторую одутловатость щекъ, были такъ нѣжны и тонки, что казались нарисованными безъ тѣней и безъ красокъ на прозрачномъ фарфорѣ, и тѣмъ ярче выступали среди нихъ неестественно большіе, свѣтлые, прекрасные глаза, которые глядѣли съ задумчивымъ и наивнымъ удивленіемъ, какъ глаза у святыхъ дѣвственницъ на картинахъ прерафаэлитовъ.

[153]— Какъ тебя зовутъ, красавица? — спросилъ ласково студентъ.

Большеглазая дѣвочка закрыла лицо руками и быстро спряталась за пологъ.

— Боится. Ну, чего ты, глупая? — сказалъ Степанъ, точно извиняясь за дочь. Онъ неловко и добродушно улыбнулся, отчего все его лицо ушло въ бороду и стало похоже на свернувшагося клубкомъ ежа. — Варей ее звать. Да ты не бойся, дурочка, баринъ добрый, — успокаивалъ онъ дѣвочку.

— И она тоже больна? — спросилъ Николай Николаевичъ.

— Что-съ? — переспросилъ Степанъ. Густая щетина на его лицѣ разошлась, и опять изъ нея выглянули добрые, усталые глаза. — Больная, вы спрашиваете? Всѣ мы тутъ больные. И жена, и эта вотъ, и тѣ, что̀ на печкѣ. Всѣ. Во вторникъ третье дитя хоронили. Конечно, мѣстность у насъ сырая, это главное. Трясемся вотъ, и шабашъ!..

— Лѣчились бы, — сказалъ, покачавъ головой, студентъ. — Зайди какъ-нибудь ко мнѣ въ Сердюковку, я хины дамъ.

— Спасибо, Миколай Миколаевичъ, дай вамъ Богъ здоровья. Пробовали мы лѣчиться, да что-то ничего не выходитъ, — безнадежно развелъ руками Степанъ. — Трое вотъ, конечно, умерли у меня… Главная сила, мокреть здѣсь, болото, ну и духъ отъ него тяжелый, ржавый.

— Отчего же вы не переведетесь куда-нибудь въ другое мѣсто?

— Чего-съ? Да, въ другое мѣсто, вы сказываете? — опять переспросилъ Степанъ. Казалось, онъ не сразу понималъ то, что̀ ему говорятъ, и съ видимымъ усиліемъ, точно стряхивая съ себя дремоту, направлялъ на слова Сердюкова свое вниманіе. — Оно бы, баринъ, чего лучше перевестись. Да вѣдь все равно, кому-нибудь и [154]здѣсь жить надо. Дача, конечно, аграматная, и безъ лѣсника никакъ невозможно. Не мы — такъ другіе. До меня въ этой самой сторожкѣ жилъ лѣсникъ Галактіонъ, трезвый былъ такой человѣкъ, самостоятельный… Ну, конечно, похоронилъ сначала двоихъ ребятокъ, потомъ жену, а потомъ и самъ померъ. Я такъ полагаю, Миколай Миколаичъ, что это все равно, гдѣ жить. Ужъ Батюшка, Царь небесный, Онъ лучше знаетъ, кому гдѣ надлежитъ жить и что̀ дѣлать.

Марья вошла съ самоваромъ, отворивъ и затворивъ за собою дверь локтемъ.

— Усѣлся, трутень безмедовый! — накинулась она на Степана. — Подай хоть чашки-то!..

Она съ такою силой поставила на столъ самоваръ, точно хотѣла бросить его. Лицо у нея было не по лѣтамъ старое, изможденное, землистаго цвѣта; на щекахъ сквозь кору мелкихъ, частыхъ морщинъ горѣлъ нездоровый кирпичный румянецъ, а глаза неестественно сильно блестѣли. Съ такимъ же сердитымъ видомъ она швырнула на столъ чашки, блюдечки и коровай хлѣба.

Сердюковъ отказался отъ чая. Онъ сидѣлъ разстроенный, недоумѣвающій, удрученный всѣмъ, что̀ онъ видѣлъ и слышалъ сегодня. Мелочное, безсильно-язвительное недоброжелательство землемѣра, тихая покорность Степана передъ таинственной и жестокой судьбой, молчаливое раздраженіе его жены, видъ дѣтей, медленно, одинъ за другимъ, умирающихъ отъ болотной лихорадки, — все это сливалось въ одно гнетущее впечатлѣніе, похожее на болѣзненную, колючую, виноватую жалость, которую мы чувствуемъ, глядя пристально въ глаза умной больной собаки или въ печальные глаза идіота, которая овладѣваетъ нами, когда мы слышимъ или читаемъ про добрыхъ, ограниченныхъ и обманутыхъ людей. И здѣсь, казалось Сердюкову, въ этой бѣдной, [155]узкой и скучной жизни, былъ чей-то злой и несправедливый обманъ.

Землемѣръ молча пилъ чашку за чашкой и жадно ѣлъ хлѣбъ, откусывая прямо отъ ломтя большими полукруглыми кусками. Во время ѣды связки сухожилій ходили у него подъ скулами, точно пучки струнъ, обтянутыхъ тонкою кожей, а глаза глядѣли равнодушно и тускло, какъ глаза жующаго животнаго. Изъ всей семьи только одинъ Степанъ согласился, послѣ долгихъ уговоровъ, выпить чашку чаю. Онъ пилъ ее долго и шумно, дуя на блюдечко, вздыхая и съ трескомъ грызя сахаръ. Окончивъ чай, онъ перекрестился, перевернулъ чашку вверхъ дномъ, а оставшійся у него въ рукахъ крошечный кусочекъ сахару бережливо положилъ обратно въ засиженную мухами жестяную коробочку.

Вяло и тоскливо тянулось время, и Сердюковъ думалъ о томъ, какъ много еще будетъ впереди скучныхъ и длинныхъ вечеровъ въ этой душной избѣ, затерявшейся одинокимъ островкомъ въ морѣ сырого, ядовитаго тумана. Потухавшій самоваръ вдругъ запѣлъ тонкимъ воющимъ голосомъ, въ которомъ слышалось привычное безысходное отчаяніе. Люлька не скрипѣла больше, но въ углу за печкой однообразно, черезъ правильные промежутки, кричалъ, навѣвая дремоту, сверчокъ. Дѣвочка, сидѣвшая на кровати, уронила руки между колѣнъ и задумчиво, какъ очарованная, глядѣла на огонь лампы. Ея громадные, съ неземнымъ выраженіемъ глаза еще больше расширились, а голова склонилась набокъ съ безсознательной и покорной граціей. О чемъ думала она, что чувствовала, глядя такъ пристально на огонь? Временами ея худенькія ручки тянулись въ долгой, лѣнивой истомѣ, и тогда въ ея глазахъ мелькала на мгновеніе странная, едва уловимая улыбка, въ которой было что-то лукавое, нѣжное и ожидающее: точно она знала, [156]тайкомъ отъ остальныхъ людей, о чемъ-то сладкомъ, болѣзненно-блаженномъ, что̀ ожидало ее въ тишинѣ и въ темнотѣ ночи. И въ голову студента пришла странная, тревожная, почти суевѣрная мысль о таинственной власти болѣзни надъ этой семьей. Глядя въ необыкновенные глаза дѣвочки, онъ думалъ о томъ, что, можетъ-быть, для нея не существуетъ обыкновенной, будничной жизни. Медленно и равнодушно проходитъ для нея длинный день, съ его однообразными заботами, съ его безпокойнымъ шумомъ и суетой, съ его назойливымъ свѣтомъ. Но наступаетъ вечеръ, и вотъ, вперивъ глаза въ огонь, дѣвочка томится нетерпѣливымъ ожиданіемъ ночи. А ночью духъ неизлѣчимой болѣзни, измозжившій слабое дѣтское тѣло, овладѣваетъ ея маленькимъ мозгомъ и окутываетъ его дикими, мучительно-блаженными грезами…

Гдѣ-то давнымъ-давно Сердюковъ видѣлъ сепію извѣстнаго художника. Картина эта такъ и называлась «Малярія». На краю болота, около воды, въ которой распустились бѣлыя кувшинки, лежитъ дѣвочка, широко разметавъ во снѣ руки. А изъ болота, вмѣстѣ съ туманомъ, теряясь въ немъ легкими складками одежды, подымается тонкій, неясный призракъ женской фигуры съ огромными дикими глазами и медленно, страшно медленно тянется къ ребенку. Сердюковъ вспомнилъ вдругъ эту забытую картину и тотчасъ же почувствовалъ, какъ мистическій страхъ холодною щеткой проползъ у него по спинѣ отъ затылка до поясницы.

— Ну-съ, въ Америкѣ такой обычай: посидятъ-посидятъ, да и спать, — сказалъ землемѣръ, вставая, со стула. — Стели-ка намъ, Марья.

Всѣ поднялись съ своихъ мѣстъ. Дѣвочка заложила за голову сцѣпленные пальцы рукъ и сильно потянулась всѣмъ тѣломъ. Она зажмурила глаза, но губы ея улыбались радостно и мечтательно. Зѣвая и потягиваясь, [157]Марья принесла двѣ большихъ охапки сѣна. Съ лица ея сошло сердитое выраженіе, блестящіе глаза смотрѣли мягче, и въ нихъ было то же странное выраженіе нетерпѣливаго и томнаго ожиданія.

Покуда она сдвигала лавки и стелила на нихъ сѣно, Николай Николаевичъ вышелъ на крыльцо. Ни впереди ни по сторонамъ ничего не было видно, кромѣ плотнаго, сѣраго, влажнаго тумана, и высокое крыльцо, казалось, плавало въ немъ, какъ лодка въ морѣ. И когда онъ вернулся обратно въ избу, то его лицо, волосы и одежда были холодны и мокры, точно они насквозь пропитались ѣдкимъ болотнымъ туманомъ.

Студентъ и землемѣръ легли на лавки, головами подъ образа и ногами врозь. Степанъ устроился на полу, около печки. Онъ потушилъ лампу, и долго было слышно, какъ онъ шепталъ молитвы и, кряхтя, укладывался. Потомъ откуда-то прошмыгнула на кровать Марья, безшумно ступая босыми ногами. Въ избѣ было тихо. Только сверчокъ однообразно, черезъ каждыя пять секундъ, издавалъ свое монотонное, усыпляющее цырканье, да муха билась объ оконное стекло и настойчиво жужжала, точно повторяя все одну и ту же докучную, безконечную жалобу.

Несмотря на усталость, Сердюковъ не могъ заснуть. Онъ лежалъ на спинѣ съ открытыми глазами и прислушивался къ осторожнымъ ночнымъ звукамъ, которые въ темнотѣ, во время безсонницы, пріобрѣтаютъ такую странную отчетливость. Землемѣръ заснулъ почти мгновенно. Онъ дышалъ открытымъ ртомъ, и казалось, что при каждомъ вздохѣ у него въ горлѣ лопалась тоненькая перепонка, сквозь которую быстро и сразу прорывался задержанный воздухъ. Дѣвочка, лежавшая на кровати рядомъ съ матерью, вдругъ проговорила торопливо и неясно длинную фразу… Двое дѣтей на печкѣ дышали часто и усиленно, точно стараясь сдунуть со своихъ губъ [158]палящій лихорадочный зной… Степанъ тихо, протяжно стоналъ при каждомъ вздохѣ.

— М-а-а-мка, пи-и-ить! — капризно и сонно запросилъ дѣтскій голосъ.

Марья послушно вскочила съ кровати и зашлепала босыми ногами къ ведру. Студентъ слышалъ, какъ заплескалась вода въ желѣзномъ ковшѣ, и какъ ребенокъ долго и жадно пилъ большими, громкими глотками, останавливаясь, чтобы перевести духъ. И опять все стихло. Размѣренно лопалась въ груди землемѣра тонкая перепонка, жалобно билась о стекло муха, и часто-часто, какъ маленькіе паровозики, дышали дѣтскія грудки. Старшая дѣвочка вдругъ проснулась и сѣла на кровати. Она долго силилась что-то выговорить, но не могла и только стучала зубами въ страшномъ ознобѣ. «Хо-о-ло-дно!» — разслышалъ наконецъ Сердюковъ прерывистые, заикающіеся звуки. Марья со вздохами и нѣжнымъ шопотомъ укутала дѣвочку тулупомъ, но студентъ долго еще слышалъ въ темнотѣ сухое и частое щелканье ея зубовъ.

Сердюковъ напрасно употреблялъ всѣ знакомыя ему средства, чтобы уснуть. Считалъ онъ до ста и далѣе, повторялъ знакомые стихи и jus’ы изъ пандектовъ, старался представить себѣ блестящую точку и волнующуюся поверхность моря. Но испытанныя средства не помогали. Кругомъ часто и жарко дышали больныя груди, и въ душной темнотѣ чудилось таинственное присутствіе кровожаднаго и незримаго духа, который, какъ проклятіе, поселился въ избѣ лѣсника.

Около кровати заплакалъ ребенокъ. Мать спросонья толкнула люльку и, сама борясь съ дремотой, запѣла подъ жалобный скрипъ веревокъ старинную колыбельную пѣсню:

Аа—аа—аа—а!
И всѣ лю-ю-ди-и спятъ,
И всѣ звѣ-ѣ-ри-и спятъ…

[159]Лѣниво и зловѣще раздавалась въ тишинѣ, переходя изъ полутона въ полутонъ, эта печальная, усыпляющая пѣсня, и чѣмъ-то древнимъ, чудовищно-далекимъ вѣяло отъ ея наивной, грубой мелодіи. Казалось, что именно такъ, хотя и безъ словъ, должны были пѣть загадочные и жалкіе полулюди на зарѣ человѣческой жизни, глубоко за предѣлами исторіи. Вымирающіе, подавленные ужасами ночи и своею безпомощностью, сидѣли они голые въ прибрежныхъ пещерахъ, у первобытнаго огня, глядѣли на таинственное пламя и, обхвативъ руками острыя колѣни, качались взадъ и впередъ подъ звуки унылаго, безконечно долгаго, воющаго мотива.

Кто-то постучалъ снаружи въ окно, надъ самой головой студента, который вздрогнулъ отъ неожиданности. Степанъ поднялся съ полу. Онъ долго стоялъ на одномъ мѣстѣ, чмокалъ губами и, точно жалѣя разстаться съ дремотою, лѣниво чесалъ грудь и голову. Потомъ, сразу очнувшись, онъ подошелъ къ окну, прильнулъ къ нему лицомъ и крикнулъ въ темноту:

— Кто тамъ?

— Гу-у-у, — глухо, черезъ стекло, загудѣлъ чей-то голосъ.

— Въ Кислинской? — спросилъ вдругъ Степанъ невидимаго человѣка. — Ага, слышу. Поѣзжай съ Богомъ, я сейчасъ.

— Что̀? Что̀ такое, Степанъ? — тревожно спросилъ студентъ.

Степанъ шарилъ наугадъ рукой въ печкѣ, ища спичекъ.

— Эхъ… иттить надо-ть, — сказалъ онъ съ сожалѣніемъ. — Ну, да ничего не подѣлаешь… Пожаръ, видишь, перекинулся къ намъ въ Кислинскую дачу, такъ вотъ лѣсничій велѣлъ всѣхъ лѣсниковъ согнать… Сейчасъ объѣзчикъ пріѣзжалъ верхомъ.

[160]Вздыхая, кряхтя и позѣвывая, Степанъ зажегъ лампу и одѣлся. Когда онъ вышелъ въ сѣни, Марья быстро и легко скользнула съ кровати и пошла затворить за нимъ двери. Изъ сѣней вдругъ ворвался въ нагрѣтую комнату вмѣстѣ съ холодомъ, точно чье-то ядовитое дыханіе, гнилой, приторный запахъ тумана.

— Взялъ бы фонарь-то съ собою, — сказала за дверями Марья.

— Чего тамъ! Съ фонаремъ еще хуже дорогу потеряешь, — отвѣтилъ глухо, точно изъ-подъ полу, спокойный голосъ Степана.

Опершись подбородкомъ о подоконникъ, Сердюковъ прижался лицомъ къ стеклу. На дворѣ было темно отъ ночи и сѣро отъ тумана. Изъ отверстій, которыя оставались между рамой и плохо пригнанными стеклами, дулъ острыми, тонкими струйками холодный воздухъ. Подъ окномъ послышались тяжелые, торопливые шаги Степана, но его самого не было видно, — туманъ и ночь поглотили его. Безъ разсужденій, безъ жалобъ, разбитый лихорадкой, онъ всталъ среди ночи и пошелъ въ эту сырую тьму, въ это ужасное, таинственное безмолвіе. Здѣсь было что-то совершенно непонятное для студента. Онъ вспомнилъ сегодняшнюю вечернюю дорогу, мутно-бѣлыя завѣсы тумана по сторонамъ плотины, мягкое колебаніе почвы подъ ногами, низкій протяжный крикъ выпи, — и ему стало нестерпимо, по-дѣтски жутко. Какая загадочная, невѣроятная жизнь копошилась по ночамъ въ этомъ огромномъ, густомъ, мѣстами бездонномъ болотѣ? Какіе уродливые гады извивались и ползали въ немъ между мокрымъ камышомъ и корявыми кустами вербы? А Степанъ шелъ теперь черезъ это болото, совсѣмъ одинъ, тихо повинуясь судьбѣ, безъ страха въ сердцѣ, но дрожа отъ холода, отъ сырости и отъ пожиравшей его лихорадки, отъ той самой лихорадки, которая унесла въ [161]могилу трехъ его дѣтей и, навѣрное, унесетъ остальныхъ. И этотъ простосердечный человѣкъ, съ его наёженной бородой и кроткими, усталыми глазами, былъ теперь непостижимъ, почти жутокъ для Сердюкова.

На студента нашло тяжелое, чуткое забытье. Онъ видѣлъ блѣдные, неясные образы лицъ и предметовъ и въ то же время сознавалъ, что спитъ, и говорилъ себѣ: «Вѣдь это сонъ, это мнѣ только кажется…» Въ смутныхъ и печальныхъ грезахъ мѣшались все тѣ же самыя впечатлѣнія, которыя онъ переживалъ днемъ: съемка въ пахучемъ сосновомъ лѣсу, подъ солнечнымъ припекомъ, узкая лѣсная тропинка, туманъ по бокамъ плотины, изба Степана и онъ самъ съ его женой и дѣтьми. Снилось также Сердюкову, что онъ горячо, до боли въ сердцѣ, споритъ съ землемѣромъ. «Къ чему эта жизнь? — говоритъ онъ со страстными слезами на глазахъ. — Кому нужно это жалкое, нечеловѣческое прозябаніе? Какой смыслъ въ болѣзняхъ и въ смерти милыхъ, ни въ чемъ неповинныхъ дѣтей, у которыхъ высасываетъ кровь уродливый болотный вампиръ? Какой отвѣтъ, какое оправданіе можетъ дать судьба въ ихъ страданіяхъ?» Но землемѣръ досадливо морщился и отворачивалъ лицо. Ему давно надоѣли философскіе разговоры. А Степанъ стоялъ тутъ же и улыбался ласково и снисходительно. Онъ тихо покачивалъ головой, какъ будто жалѣя этого нервнаго и добраго юношу, который не понимаетъ, что человѣческая жизнь скучна, бѣдна и противна, и что не все ли равно, гдѣ умереть, — на войнѣ или въ путешествіи, дома или въ гнилой болотной трясинѣ?

И когда Сердюковъ очнулся, то ему показалось, что онъ не спалъ, а только думалъ упорно и безпорядочно объ этихъ вещахъ. На дворѣ уже начиналось утро. Въ туманѣ попрежнему нельзя было ничего разобрать, но онъ былъ уже бѣлаго молочнаго цвѣта и медленно [162]колебался, какъ тяжелая, готовая подняться занавѣсь.

Сердюкову вдругъ жадно, до страданія, захотѣлось увидѣть солнце и вздохнуть яснымъ, чистымъ воздухомъ лѣтняго утра. Онъ быстро одѣлся и вышелъ на крыльцо. Влажная волна густого ѣдкаго тумана, хлынувъ ему въ ротъ, заставила его раскашляться. Низко нагибаясь, чтобы различить дорогу, Сердюковъ перебѣжалъ плотину и быстрыми шагами пошелъ вверхъ. Туманъ садился ему на лицо, смачивалъ усы и рѣсницы, чувствовался на губахъ, но съ каждымъ шагомъ дышать становилось легче и легче. Точно карабкаясь изъ глубокой и сырой пропасти, взбѣжалъ наконецъ Сердюковъ на высокій песчаный бугоръ и задохнулся отъ прилива невыразимой радости. Туманъ лежалъ бѣлой колыхающейся безконечною гладью у его ногъ, но надъ нимъ сіяло голубое небо, шептались душистыя зеленыя вѣтви, а золотые лучи солнца звенѣли ликующимъ торжествомъ побѣды.

---

Укажите предложения с общим второстепенным членом. подчеркните основы в частях сложносочененных предложениях. в лесу совсем стемнело, но глаз, привыкший к постепенному переходу от света к темноте, различал вокруг неясные, призрачные силуэты деревьев. в этот тихий дремотный час, между вечером и ночью не было слышно в лесу ни звука, ни шороха, и в воздухе чувствовался тягучий, медвяный запах трав. дороги не было видно но по сторонам от неё чувствовалось болото. из него подымался тяжелый запах гнилых водорослей и сырых грибов. почва плотины пружинилась и дрожала под ногами и при каждом шаге где то с боку и в низу раздавалось жирное хлюпанье просачивающейся тины. — Знания.site

Укажите предложения с общим второстепенным членом. подчеркните основы в частях сложносочененных предложениях. в лесу совсем стемнело, но глаз, привыкший к постепенному переходу от света к темноте, различал вокруг неясные, призрачные силуэты деревьев. в этот тихий дремотный час, между вечером и ночью не было слышно в лесу ни звука, ни шороха, и в воздухе чувствовался тягучий, медвяный запах трав. дороги не было видно но по сторонам от неё чувствовалось болото. из него подымался тяжелый запах гнилых водорослей и сырых грибов. почва плотины пружинилась и дрожала под ногами и при каждом шаге где то с боку и в низу раздавалось жирное хлюпанье просачивающейся тины. — Знания.site

Срочно, даю 45 баллов!!! укажите предложение с общим второстепенным членом. подчеркните основы в частях сложносочиненных предложений. в лесу совсем стемнело, но глаз привыкший к постепенному переходу от света к темноте различал вокруг не ясные, призрачные силуэты деревьев. в этот тихий дремотный час между вечером и ночью не было слышно в лесу ни звука, ни гороха, и в воздухе чувствовался медвя...ий запах трав. дороги не было видно, но по сторонам от неё чувствовалось болото. из него подымался тяжёлый запах гнилых водорослей, и сырых грибов. почва плотины пружинилась, и дрожала под ногами, и при каждом шаге где-то с боку и внизу раздавалось жирное хлюпанье просачивающейся тины. — Знания.site

Срочно, даю 45 баллов!!! укажите предложение с общим второстепенным членом. подчеркните основы в частях сложносочиненных предложений. в лесу совсем стемнело, но глаз привыкший к постепенному переходу от света к темноте различал вокруг не ясные, призрачные силуэты деревьев. в этот тихий дремотный час между вечером и ночью не было слышно в лесу ни звука, ни гороха, и в воздухе чувствовался медвя...ий запах трав. дороги не было видно, но по сторонам от неё чувствовалось болото. из него подымался тяжёлый запах гнилых водорослей, и сырых грибов. почва плотины пружинилась, и дрожала под ногами, и при каждом шаге где-то с боку и внизу раздавалось жирное хлюпанье просачивающейся тины. — Знания.site

Укажите предложения с общим второстепенным членом. подчеркните основы в частях сложносочененных предложениях. в лесу совсем стемнело, но глаз, привыкший к постепенному переходу от света к темноте, различал вокруг неясные, призрачные силуэты деревьев. в этот тихий дремотный час, между вечером и ночью не было слышно в лесу ни звука, ни шороха, и в воздухе чувствовался тягучий, медвяный запах трав. дороги не было видно но по сторонам от неё чувствовалось болото. из него подымался тяжелый запах гнилых водорослей и сырых грибов. почва плотины пружинилась и дрожала под ногами и при каждом шаге где то с боку и в низу раздавалось жирное хлюпанье просачивающейся тины. — Знания.org

Укажите предложения с общим второстепенным членом. подчеркните основы в частях сложносочененных предложениях. в лесу совсем стемнело, но глаз, привыкший к постепенному переходу от света к темноте, различал вокруг неясные, призрачные силуэты деревьев. в этот тихий дремотный час, между вечером и ночью не было слышно в лесу ни звука, ни шороха, и в воздухе чувствовался тягучий, медвяный запах трав. дороги не было видно но по сторонам от неё чувствовалось болото. из него подымался тяжелый запах гнилых водорослей и сырых грибов. почва плотины пружинилась и дрожала под ногами и при каждом шаге где то с боку и в низу раздавалось жирное хлюпанье просачивающейся тины. — Знания.org

Death, Fishy, ​​Rotten и др.

Мы включаем продукты, которые, по нашему мнению, будут полезны нашим читателям. Если вы покупаете по ссылкам на этой странице, мы можем получить небольшую комиссию. Вот наш процесс.

Обзор

Менструальный период состоит из выделения неоплодотворенной яйцеклетки, крови и тканей слизистой оболочки матки. Это совершенно нормально, если эта комбинация имеет легкий запах после выхода из влагалища. Скорее всего, это связано с самим вагинальным веществом, но бактерии и кислотность также могут иметь значение.

Любые запахи, которые вы могли заметить во время менструации, также могут меняться. «Здоровые» месячные могут иметь легкий запах крови. Они могут даже иметь легкий металлический запах из-за железа и бактерий.

Вообще говоря, запах старины не заметен для окружающих. Соблюдение правил гигиены также поможет избавиться от неприятных запахов во время менструации и сделает вас более комфортными во время менструации.

Сильный запах «оттуда» может быть поводом для беспокойства, так как это может быть признаком инфекции. В таких случаях запах сопровождается другими симптомами, такими как выделения из влагалища или боль в области таза, которые не связаны с нормальной менструацией.

Узнайте больше о некоторых распространенных запахах, связанных с менструацией, и о том, какие симптомы требуют посещения врача.

Во время менструации может выделяться запах, который может даже меняться от месяца к месяцу.

Некоторые женщины сообщают, что их месячные «пахнут смертью», хотя это не обязательно повод для беспокойства. Сильный запах, скорее всего, связан с выходящими из влагалища кровью и тканями вместе с бактериями. Наличие бактерий во влагалище является нормальным явлением, хотя их количество может колебаться.

Образующийся «тухлый» запах бактерий, смешанных с менструальными выделениями, не должен быть достаточно сильным, чтобы его могли заметить другие. Вы можете контролировать такие запахи, часто меняя прокладки и тампоны, особенно в дни с сильным течением.

«Тухлый» запах может появиться, если тампон слишком долго оставлен или забыт. Это может произойти в конце периода, когда вам не нужно вставлять новый тампон так часто, и у вас больше не будет кровотечения. Если вы обеспокоены тем, что, возможно, забыли вынуть тампон, попробуйте нащупать струны во влагалище.Если вы их не чувствуете, обратитесь к врачу, чтобы подтвердить его вагинальное обследование.

Если во время менструации пахнет и вы заметили необычные симптомы, обратитесь к врачу. Может быть что-то еще происходит.

Некоторые женщины сообщают о «рыбном» запахе во время менструации. В отличие от других распространенных запахов, рыбный запах обычно указывает на проблему со здоровьем, по поводу которой вам необходимо обратиться к врачу. Этот запах чаще всего связывают с бактериальным вагинозом, разновидностью инфекции. Кроме того, он намного сильнее обычного запаха менструации.

У вас может быть бактериальный вагиноз, если «рыбный» запах сопровождается:

Бактериальный вагиноз может быть заметен во время менструации, но он не вызван менструальным циклом. Это результат чрезмерного роста нормальных вагинальных бактерий.

Хотя точная причина этого чрезмерного роста неизвестна, бактериальный вагиноз, по-видимому, чаще всего встречается у женщин, ведущих половую жизнь. Спринцевание также может увеличить риск этого типа инфекции.

Бактериальный вагиноз лечится антибиотиками.Как только бактерии сбалансируются после лечения, вы больше не должны замечать никаких необычных запахов или других симптомов во время менструации.

Другие изменения запаха во время менструации могут включать запах «потного спортзала» или запах лука или соли. Скорее всего, это вызвано несоблюдением правил гигиены во время менструального цикла.

Правильные гигиенические привычки могут помочь избавиться от обычных запахов, связанных с менструацией. Это может быть так же просто, как менять тампоны, прокладки или прокладки каждые несколько часов.

Ежедневный душ также важен, и вы можете помочь предотвратить запах менструации, очищая влагалище только снаружи. Дезодорирующие средства, такие как салфетки и спреи, не рекомендуются из-за возможности раздражения. Не следует спринцеваться, так как этот процесс может избавить от здоровых вагинальных бактерий и привести к инфекции.

Избегайте ароматизированных тампонов и других продуктов, так как они могут вызвать раздражение и аллергические реакции. Лучше использовать продукты без запаха и носить дышащее хлопковое белье и одежду, чтобы избавиться от неприятных запахов.

Купите дышащее хлопковое белье здесь.

В то время как некоторые запахи совершенно нормальны во время менструации, другие могут быть признаком того, что вам нужно обратиться к врачу. Это особенно актуально, если к следующим симптомам сопутствуют необычные запахи:

• желтые или зеленые вагинальные жидкости
• кровотечение более тяжелое, чем обычно
• боль в желудке или тазу
• судороги, которые хуже, чем обычно
• лихорадка

As Как правило, вы должны обращаться к гинекологу при каждом подозрении на проблемы репродуктивного здоровья.Хотя большинство запахов являются здоровыми, некоторые из них могут указывать на инфекцию. Ваш врач также может определить или исключить более серьезные заболевания, такие как воспалительные заболевания органов малого таза.

.

Мать теряет шесть стоун на специальной диете, чтобы перестать вонять тухлой рыбой из-за редкого заболевания

Мать теряет шесть стоунов на диете, что излечивает состояние, от которого она воняла тухлой рыбой

• На Клэр кричали и издевались работают из-за запаха ее тела

Автор Daily Mail Reporter

Опубликовано: 11:51 GMT, 16 апреля 2012 г. | Обновлено: 14:43 GMT, 16 апреля 2012 г.

Мать четверых детей потеряла шесть камней после того, как в течение двух лет жила на фруктовой и овощной диете, чтобы перестать пахнуть рыбой.

Клэр Роудс, 34 года, страдает редким метаболическим расстройством, называемым триметиламинурией (TMAU), также известным как синдром запаха рыбы, при котором организм не может расщеплять триметиламин, который содержится в определенных продуктах, включая молоко и яйца.

Он заставляет химическое вещество накапливаться в ее организме, прежде чем оно попадет в ее пот, мочу и дыхание, испуская сильный рыбный запах.

Клэр со своей дочерью Руби до того, как ей поставили диагноз (слева), и сегодня, после того, как ее новая диета увидела ее сарай. 6st

Клэр диагностировали два года назад, но ее неприятный запах преследовал ее с тех пор, как она была в раннем возрасте двадцатые годы.

Незнакомцы кричали на нее на улице, и она сказала, что это даже вынудило ее бросить работу помощницы по уходу в доме-интернате.

Но теперь, благодаря экстремальной диете, Клэр смогла сдержать запах рыбы и в то же время похудеть.

Клэр из Йорка сказала: «У вас должны быть другие вещи в небольших количествах, но они все равно заставляют меня вонять.

«Поэтому я ем только овощи и фрукты. Это заставило меня потерять шесть стоун.

«Диета меня раздражает, но я должен ее придерживаться. Я бы не смогла выйти, если бы не вышла. Я был бы слишком смущен.

«Люди сейчас не так много смотрят на меня и не комментируют. Я снова начинаю жить ».

Клэр, которая не чувствует ее запаха, принимала до десяти душ в день после того, как семья и друзья начали комментировать ее запах рыбы.

Она сказала: «Однажды я чистила зубы перед самым выходом на улицу, и моя сестра сказала мне, что я должна сделать это как минимум три раза, потому что от меня воняет.

'Я стряхнул. Я думал, что это типичная сестринская вещь.

«Больше людей стали комментировать это. Меня это действительно начало задевать. Именно тогда я стал по-настоящему одержим уборкой ».

Без рыбы: Клэр с некоторой едой, которой она сейчас наслаждается

Когда она пошла на прием к врачу, они сделали различные анализы, которые оказались отрицательными.

Врач Клэр пришел к выводу, что у нее неприятный запах тела и неприятный запах изо рта.

Она сказала: «Я ходила к врачу общей практики каждый месяц. Думаю, они думали, что я ипохондрик.

«Я подумал, что это из-за моих зубов, поэтому я солгал своему дантисту и сказал, что у меня боль, поэтому он удалил некоторые из них.

«Чистила зубы 20 раз в день. Я так сильно чистила зубы, что десны отступали ».

Примерно в то же время у нее начались панические атаки, и в течение года она выходила из дома только тогда, когда ей нужно было идти на работу.

Клэр сказала: «Мне надоело, что люди смотрят на меня.Люди кричали, чтобы я чистил зубы.

«Люди говорили, что от меня пахнет какашками, и неприятно, что я говорю об этом.

«Я работал по ночам в жилом доме, и когда я сдавал, остальной персонал переводился в другой конец комнаты.

«Я знал, что они думают:« Она не моется ». Они смеялись за моей спиной».

Клэр говорит, что она запирается в своем доме на выходные, если ей захочется купить еду на вынос

Клэр даже подумывала о самоубийстве из-за этого, и ей назначили антидепрессанты, а также проконсультировали.

Однако, после просмотра передачи о человеке с синдромом запаха рыбы, Клэр, наконец, поставили диагноз.

Она сказала: «Как только я увидела это по телевизору, я поспорила, что у меня это есть. К тому времени мой доктор устал от меня и сказал, что я не буду, потому что это очень редко.

«Но она согласилась пройти тест, и когда результат оказался положительным, она извинилась. Диагноз был большим облегчением. Я была так счастлива.'

Диетолог посадил Клэр на строгую диету и предупредил ее отказаться от любых продуктов, которые усугубляют ее расстройство.

От большинства продуктов от нее воняет, включая некоторые фрукты и овощи, поэтому Клэр ограничила свой рацион клубникой, грушами, морковью, репой, картофелем и салатом.

Хотя, она может есть мед и рис в небольших количествах, а также хлеб, но только если он свежеиспеченный.

Она сказала: «Иногда я угощаю себя едой на вынос в пятницу вечером, просто запираюсь на все выходные».

Клэр сказала, что ее четверо детей, Даниэль, 17 лет, Коннор, 13 лет, Руби, 6 лет, и двухлетний Харрисон, помогли ей оставаться сильной.

Она сказала: «Если бы не они, меня бы здесь не было».

Доктор Робин Лахманн, консультант по метаболической медицине в больнице Университетского колледжа в Лондоне, сказал: «Триметиламинурия вызвана неспособностью расщеплять триметиламин в печени.

«Это наследственная форма заболевания, называемая первичной триметиламинурией. Это вызвано дефектным геном, но это происходит крайне редко.

'У большинства пациентов этот ген в норме, и мы думаем, что триметиламин накапливается из-за того, что фермент перестал работать должным образом, что может быть связано с уровнем гормонов, или из-за того, что бактерии в их кишечнике тоже производят много триметиламина, с которым фермент справится.

«Лекарства нет, но лечение направлено на снижение уровня триметиламина в организме и контроль симптомов.

«Мы делаем это, пытаясь ограничить количество триметиламина, попадающего в организм. Мы рекомендуем специальную диету с низким содержанием триметиламина и другого химического вещества, называемого холином, который кишечными бактериями может превращаться в триметиламин.

«Мы также используем комбинацию курсов антибиотиков и пробиотиков, чтобы попытаться уменьшить количество бактерий, продуцирующих триметиламин, в кишечнике.

«Большинство пациентов могут снизить уровень триметиламина и уменьшить симптомы с помощью такого лечения».

.

Почему одни пердуны пахнут хуже других? Гастроэнтеролог объясняет ...

Это загадочная наука: почему одни пердуны пахнут хуже других?

Все пукают от 10 до 20 раз в день.

И хотя это может показаться смущающей реальностью, с которой мы бы предпочли не жить, каждый пердеть является признаком здоровой пищеварительной системы.

Однако никто не пердит одинаково - и запах может кое-что сказать вам о вашем внутреннем здоровье.

Секрет пердежа: гастроэнтеролог выяснил, почему некоторые пердуны невыносимы.

Иногда он может быть громким и без запаха, или иметь неприятный запах.Иногда действительно воняет. Иногда тихо, но смертельно опасно.

Для одних от них всегда пахнет тухлыми яйцами, для других они обычно не имеют запаха.

Введите доктора Майрона Брэнда, чтобы объяснить, что все это значит.

Доктор Бранд поговорил с Thrillist, чтобы рассказать о некоторых малоизвестных жемчужинах нашей газообразности.

Плохие новости для тех, кто сидит на диете: доктор Бранд говорит, что здоровое питание ухудшает запах.

Но не беспокойтесь, говорит он.

'Вонючий запах - это неплохо, это просто результат того, что вы едите, и того, что ваши бактерии делают в желудочно-кишечном тракте.Все разные ».

На вопрос, плохо ли это вонючее пердение, доктор Бранд отвечает: «Нет. Это просто означает, что вы едите пищу и хорошо ее перевариваете - и снаружи больше места, чем внутри ».

Что такое пердеж?

Большая часть газа, который мы выпускаем в течение дня, - это углекислый газ, который практически не имеет запаха.

Один процент - это сероводород, вырабатываемый продуктами с высоким содержанием серы.

Он может поступать из воздуха, который мы глотаем, или газа, попадающего в кишечник из крови.

Метеоризм становится проблемой для врачей, если он вызван химической реакцией в кишечнике или бактериями в кишечнике.

ЧЕМ ПУДЕТ ЗАПАХ?

Вонючий ветер возникает, когда пища не обрабатывается должным образом - обычно это углеводы.

Когда углеводы недостаточно всасываются в кишечнике, частицы оседают в кишечнике и ферментируются.

«Зловонный запах означает, что углеводы, которые вы потребляете, плохо усваиваются - они ферментированы», - сказал доктор Бранд Thrillist.

ПОЧЕМУ НЕКОТОРЫЕ ЛЮДИ ЗАНИМАЮТ ПУХОМ?

«Некоторые люди производят метан, а некоторые - производят сероводород, из-за которого метеоризм пахнет тухлым яйцом», - сказал доктор Бранд Thrillist.

«Все зависит от того, что вы едите».

КАКАЯ ЕДА УЛУЧШАЕТ ЗАПАХ ПЕРДА?

«Винный пук» в значительной степени создается сероводородом (h3S), который может быть трудно проглотить

Алкоголь

Пиво является газированным, как и некоторые вина.И оба содержат дрожжи.

В блоге на сайте новостей о виноделии Vine Pair поясняется, что «винное пердеж» в значительной степени создается сероводородом (h3S), образующимся в процессе пивоварения.

Создает запах «тухлого яйца, похожего на сточные воды», когда не попадает в организм должным образом.

То же самое и с дрожжами в пиве - пузыри не помогают.

Вино также содержит соединения меркаптана, которые имеют запах «тухлой капусты».

Продукты с высоким содержанием фруктозы, полиола и серы

Врачи советуют избегать:

• Яблоко
• Груша
• Арбуз
• Капуста
• Спаржа
• Лук
• Лук
• Чеснок
• Авокадо
• Чеснок
• Авокадо
• Цветная капуста

Пшеница и ржаные продукты

Врачи советуют избегать:

• Хлеб
• Макаронные изделия
• Лапша
• Зерновые
• Пирожные

Молочные продукты

Врачи советуют избегать:

• Мороженое
• Масло
• Крем
• Очень молочный или белый шоколад

ЧТО СЛЕДУЕТ ЕСТЬ ВМЕСТО?

Белок действительно вызывает неприятный запах.Однако белок производит меньше газа, поэтому вы, вероятно, будете меньше пукать, говорит доктор Бранд. Чтобы это сработало, крайне важно избегать мяса с высоким содержанием жира, поэтому выберите курицу

Эти углеводы

Людям с серьезными проблемами, связанными с гастроэнтеритом, доктор Бранд посоветует исключить углеводы FODMAP из своего рациона.

FODMAP означает сбраживаемые олигосахариды, дисахариды, моносахариды и полиолы.

Эти углеводы сбраживаются и задерживаются в кишечнике, вызывая вонючий газ.

Для большинства из нас подойдет несколько FODMAP.

Вот несколько альтернатив:

Диета с высоким содержанием белка

Белок действительно вызывает неприятный запах. Однако белок производит меньше газа, поэтому вы, вероятно, будете меньше пукать, говорит доктор Бранд.

Для того, чтобы этот вариант работал, крайне важно избегать мяса с высоким содержанием жира.

Вместо этого выберите нежирное белое мясо, например:

• Курица без кожи
• Индейка
• Рыба
• Филе и куски вырезки из мяса

ЧТО ДЕЛАЕТ ПУДЕМ ГРОМКОСТЬ?

Это зависит от положения вашего сфинктера.

Если сфинктер расслаблен, газ будет проходить без звука.

Кофе, например, естественным образом расслабляет сфинктер, заставляя людей пукать сильнее, поскольку газам легче выходить в обморок.

КОГДА КОНСУЛЬТИРОВАТЬСЯ С ВРАЧОМ

Во-первых, обратите внимание на свой образ жизни и диету, если вы думаете, что пукаете слишком много (т.

Для некоторых людей газообразование может быть предупреждающим признаком проблемы с пищеварением, например непереносимости лактозы или целиакии.

Это также может быть признаком инфекции пищеварительного тракта или синдрома раздраженного кишечника.

Если вас беспокоит ваше пищеварение и газы, обратитесь к гастроэнтерологу на консультацию.

.

Южная Калифорния атакована отвратительным запахом тухлых яиц

Калифорнийцы начинают вонять, когда на штат нападает отвратительный запах тухлых яиц

Автор Daily Mail Reporter

Опубликовано: 05:38 GMT, 11 сентября 2012 г. | Обновлено: 05:38 GMT, 11 сентября 2012 г.

Южную Калифорнию в понедельник охватил резкий запах тухлых яиц, в результате чего чиновники изо всех сил пытались обнаружить источник неприятного явления.

По словам пресс-секретаря Барри Валлерстайна, следователи из Округа управления качеством воздуха Южного побережья разослали официальных лиц по всему региону в попытке отследить зловоние после наводнения с 200 жалобами, разбросанными по территории в 10 000 квадратных миль.

Г-н Валлерстайн сказал, что «несколько факторов» указывают на то, что запах мог исходить из Солтон-Си, морского озера площадью 376 квадратных миль примерно в 150 милях к юго-востоку от Лос-Анджелеса, но окончательного ответа пока нет.

Виновник? Солтон-си был обвинен в неприятном запахе в южной Калифорнии

«Запах был чрезвычайно сильным, - сказала Дженис Доусон из Управления Солтонского моря. «Мы действительно думали, что кто-то попал в аварию, сломалась канализационная магистраль, вот насколько сильно это было».

Умирающее море, основное место отдыха для перелетных птиц на Тихоокеанском пролетном пути, страдает от повышения солености. Созданный в 1905 году, когда паводковые воды прорвали ирригационный канал реки Колорадо, ожидается, что к 2018 году он значительно сократится и станет еще более соленым.

За последнюю неделю в море вымерла рыба, и это, в сочетании с сильными штормами в этом районе поздно вечером в воскресенье, могло привести к взбалтыванию воды и высвобождению бактерий с морского дна, которые и стали причиной зловония, сказала г-жа Доусон.

Массивный грозовой комплекс переместился из Мексики в этот район в воскресенье вечером с порывами ветра до 60 миль в час и обширными пыльными бурями.

«Мы наблюдали за этим из офиса с помощью нашего спутникового радара, и он был огромным, одним из самых больших, которые мы когда-либо видели, наверное, за 10 лет», - сказал метеоролог Марк Моеде.

Г-н Валлерстайн признал, что шторм может быть фактором распространения запаха, но сказал, что «очень необычно», когда запахи остаются сильными на расстоянии до 150 миль от их источника.

Мертвые: Море, которое на 30 процентов соленее океана, часто страдает от массового вымирания рыбы и других диких животных

Запах не представляет опасности для здоровья, но вызвал множество шуток в социальных сетях от округа Риверсайд до долины Сан-Фернандо к северу от Лос-Анджелеса.

Хосе Чавес, 28-летний комик из Сан-Фернандо, написал в Твиттере: «Долина начинает пахнуть тухлыми яйцами. Кстати, продажи Febreeze в долине Сан-Фернандо зашкаливают ».

Г-н Чавес выходил из продуктового магазина, когда его охватил запах.

«Моя первая мысль заключалась в том, что, возможно, одно из купленных яиц сгнило, и я вернулся домой, и запах все еще был там, поэтому я начал думать, что это я, поэтому я переоделся», - сказал он.«Это было очень остро».

Джек Крайон, ученый-эколог из Калифорнийского Департамента рыбы и дичи, сказал, что он распознал запах как типичный запах, когда ветер поднимает морскую воду и поднимает газы, образующиеся при разложении рыбы или других организмов, на поверхность.

Он сказал, что это явление обычно происходит несколько раз в год в районе, прилегающем к озеру, но распространение запаха было необычным.

В понедельник запах начал рассеиваться по мере того, как ветер набирал силу.

Соленое море примерно на 30 процентов соленее океана и находится на 200 футов ниже уровня моря.

Он полагается на воду, которая просачивается с близлежащих ферм, и страдает от вымирания рыбы из-за низкого уровня кислорода в воде и отступления береговой линии.

.

Зловонный запах тухлых яиц можно использовать для создания новой Виагры

Зловонный запах тухлых яиц может быть использован для создания новой Виагры

По почте Foreign Service
Обновлено: 01:21 GMT, 4 марта 2009 г.

Газ, вызывающий неприятный запах тухлых яиц, может иметь полезная цель

Газ, стоящий за запахом тухлых яиц, может быть использован для создания секс-препарата, альтернативного Виагре, утверждают ученые.

Они обнаружили, что сероводород вызывает возбуждение у мужчин.

Ключевые нервные клетки выделяют небольшое количество газа, когда мужчина возбуждается, заставляя кровеносные сосуды расслабляться и наполняться кровью - процесс, который контролирует и поддерживает эрекцию.

Подобные исследования другого газа, оксида азота, привели к созданию виагры.

Оба работают как «клеточные медиаторы», передавая важную информацию по всему телу.

Исследователь профессор Чирино из Неаполитанского университета имени Федерико II в Италии сказал: «В будущем должна появиться возможность разработки лекарств, которые либо доставляют сероводород, либо контролируют производство сероводорода.

'Конечно, сероводородный путь представляет собой новую терапевтическую мишень для лечения эректильной дисфункции.

«Эти наблюдения могут привести к развитию терапевтических подходов к лечению эректильной дисфункции и расстройств сексуального возбуждения».

Результаты, опубликованные в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences, особенно важны, поскольку около трети мужчин с эректильной дисфункцией не реагируют на виагру.

Считается, что около половины всех мужчин в возрасте от 40 до 70 лет страдают от этой проблемы на той или иной стадии.

Поделитесь или прокомментируйте эту статью:

.

Неприятный запах из носа: причины, лечение и профилактика

Иногда неприятный запах является нормальным явлением. Тем не менее, некоторые состояния, в том числе связанные с пазухами, носовыми ходами и ртом, могут вызывать неприятный запах, который, кажется, исходит изнутри носа.

К состояниям, которые могут вызывать неприятный запах из носа, относятся:

• острый и хронический синусит
• инфекции полости рта или зубов
• сухость во рту
• некоторые продукты, напитки и лекарства
• состояния, связанные с галлюцинациями или повреждением обоняния

Большинство состояний, вызывающих неприятный запах из носа, не опасны для жизни.Однако, если неприятный запах является серьезным или хроническим, он может негативно повлиять на качество жизни человека и потребовать медицинской помощи.

В этой статье рассматриваются причины неприятного запаха из носа, а также методы лечения и профилактики. Некоторые состояния обычно связаны с неприятным запахом из носа, и мы рассмотрим многие из них ниже.

Поделиться на PinterestПри остром или хроническом синусите человек может почувствовать неприятный запах из носа.

Инфекция носовых пазух, называемая синуситом, поражает около 31 миллиона человек в Соединенных Штатах.

Синусит вызывает такие симптомы, как воспаление носовых пазух и заложенность носа, которые могут влиять на обоняние человека.

Состояние также может вызывать неприятный запах изо рта и обесцвеченные выделения с неприятным запахом в носу и задней части глотки, которые могут создавать неприятный запах из носа.

Острый синусит обычно длится около 3–8 недель, в то время как хронические случаи могут длиться более 8 недель. Разновидности бактерий обычно вызывают синусит, хотя вирусы, грибки и плесень также могут вызывать его.

Полости или отверстия в зубах могут задерживать бактерии, которые при распаде выделяют неприятные газы, такие как сера. Кариес обычно возникает из-за кариеса или гингивита, который может включать воспаление десен или заболевание десен.

Эти неприятные газы, которые приобретают дурной запах, могут проходить через небольшие отверстия в задней части рта, которые соединяются с носовыми пазухами, и вызывать неприятный запах в носу.

Плохая гигиена полости рта увеличивает количество остатков пищи во рту, которые могут разлагаться, увеличивая риск появления неприятного вкуса или запаха во рту.

Стоматологические проблемы также могут увеличить риск развития зубного налета, который представляет собой толстую пленку бактерий, которая может вызвать кариес и воспаление тканей между зубами и деснами (состояние, называемое пародонтитом).

Еда и напитки содержат микроскопические молекулы, стимулирующие обоняние.

В большей степени наша способность наслаждаться вкусом и запахом еды и напитков зависит от молекул, перемещающихся в носовые пазухи через проход рядом с тем местом, где нёбо соединяется с носом.

Вся пища выделяет запахи, поскольку наш организм их расщепляет и переваривает. Однако некоторые продукты и напитки, а также некоторые лекарства могут задерживаться во рту или вызывать неприятный запах из носа, особенно:

• чеснок и лук
• кофе
• острые продукты
• нитраты и нитриты
• амфетамины
• фенотиазины

Сухость во рту или ксеростомия может развиться при недостаточном оттоке слюны. Большинство людей с сухостью во рту постоянно ощущают пересыхание и опухшие носовые ходы.

Слюна постоянно удаляет нежелательные микробы и частицы изо рта. Он также нейтрализует кислоты.

Таким образом, при недостатке слюны человек с большей вероятностью столкнется с состояниями, которые могут вызвать неприятный запах или привкус во рту и носу, например неприятный запах изо рта и кариес.

Сухость во рту также является частым побочным эффектом некоторых лекарств. Причины сухости во рту включают:

• дыхание через рот
• обезвоживание
• обезболивающие
• деконгестанты
• антигистаминные препараты
• диуретики
• состояния слюнных желез, такие как синдром Сджогренакена 20008

9000 зубы и десны, что увеличивает риск заболеваний зубов и десен.Табак также может вызывать неприятный запах изо рта.

Курение также может снизить способность человека чувствовать вкус и запах еды, что может привести к тому, что кто-то почувствует запахи, которые они воспринимают как неприятные, но на самом деле не являются плохими.

Люди с фантозмией нюхают то, чего нет. Это происходит, когда какое-либо заболевание мешает обонянию человека.

Каждый человек, страдающий фантозмией, ощущает немного другой запах, но большинство людей ощущают запах:

• сгоревший
• металлический
• похожий на химические вещества
• гнилой
• разложившийся
• похожий на фекалии

влияет только на 10 –20% людей с нарушением обоняния.Однако широкий спектр состояний может вызвать фантозмию, в том числе:

Узнайте больше о фантозмии здесь.

Некоторые пищеварительные заболевания, например кислотный рефлюкс, могут вызывать неприятный запах изо рта и неприятный привкус во рту.

Кроме того, хотя за неприятным или необычным запахом из носа обычно стоят довольно доброкачественные заболевания, он редко бывает связан с более системными или серьезными заболеваниями, которые могут включать:

• диабет, который может вызывать сладкий запах
• печень заболевание, которое может вызывать сильный затхлый запах
• заболевание почек, которое может вызывать запах аммиака

Лучший способ избавиться от неприятного запаха из носа зависит от основного заболевания.

Тем не менее, есть некоторые домашние средства, которые могут помочь уменьшить неприятный запах из носа:

Попробуйте домашнее полоскание соленой водой

Использование соленой воды может помочь временно уменьшить интенсивность неприятного запаха из носа.

Для домашнего полоскания соленой водой:

1. Прокипятите 460 миллилитров воды и дайте остыть.
2. Смешайте 1 чайную ложку (чайную ложку) соли и 1 чайную ложку пищевой соды в воде, пока она еще достаточно теплая.
3. Тщательно вымойте руки водой с мылом.
4. Стоя над раковиной или тазом, налейте немного смеси на ладонь одной руки.
5. Наклонитесь над раковиной и вдохните немного смеси в одну ноздрю, затем дайте ей вытечь из носа. Во время нюхания можно держать вторую ноздрю закрытой пальцем.
6. Повторите шаги 4 и 5 несколько раз.
7. Утилизируйте неиспользованный раствор.

Люди также могут использовать шприц с грушей из мягкой резины или коммерческий продукт для полоскания носа физиологическим раствором, который можно купить в аптеке.

Сохраняйте водный баланс

Поделиться на PinterestОбезвоживание может вызвать состояния, которые приводят к неприятному запаху из носа.

Основная причина многих заболеваний, вызывающих неприятный запах из носа, - обезвоживание. Количество жидкости, необходимое человеку каждый день, зависит, помимо других факторов, от его возраста, уровня активности и диеты.

Люди, чьи тела вырабатывают недостаточное количество слюны, могут использовать искусственную слюну или попробовать леденцы или жевательные резинки без сахара, чтобы стимулировать выработку слюны.

Продукты, требующие частого пережевывания, например, богатые клетчаткой фрукты и овощи, также могут способствовать выработке слюны.

Соблюдайте правила гигиены полости рта

Соблюдайте правила гигиены полости рта, чтобы вылечить несколько заболеваний, вызывающих неприятный запах изо рта и носа. Некоторые рекомендации Американской стоматологической ассоциации:

• Чистите зубы зубной пастой на основе фтора в течение 2 минут дважды в день.
• Нить ежедневно.
• Ежедневно чистите язык зубной щеткой или скребком для языка.
• Ежедневно чистите зубные протезы и другое зубное оборудование.
• Жуйте жевательную резинку без сахара в течение 5 минут после еды.
• Сократите количество продуктов и напитков, способствующих обезвоживанию, например кофе и алкоголь.
• Бросить курить и употреблять табак.
• Часто проходите стоматологические осмотры и чистку.

Используйте лекарства, отпускаемые без рецепта

Некоторые безрецептурные лекарства также могут помочь в лечении состояний, которые могут вызывать неприятный запах из носа. К безрецептурным лекарствам относятся:

• Назальный противозастойный спрей : Это может помочь уменьшить воспаленные носовые проходы и увеличить дренаж пазух.Большинство назальных противозастойных спреев действуют в течение 3–4 дней.
• Антигистаминные препараты : Они блокируют воспаление, что помогает раскрыть опухшие носовые пути и носовые пазухи.

При некоторых состояниях, вызывающих неприятный запах из носа, требуется медицинская помощь. Например, инфекции носовых пазух или носа, которые длятся более 7–10 дней, обычно требуют лечения антибиотиками в течение 3–28 дней.

Врач или аллерголог могут также прописать определенные лекарства или методы лечения, чтобы помочь человеку справиться с состояниями, вызывающими неприятный запах из носа, в том числе:

• Спреи с кортикостероидами для местного применения : они помогают уменьшить воспаление носа и пазух.
• Хирургия : Это может обратить вспять структурные проблемы, такие как дефекты носовой кости, носовые полипы или закрытые дыхательные пути.

Поделиться в Pinterest Некоторые изменения в образе жизни, например соблюдение хорошей гигиены полости рта, могут помочь снизить риск появления неприятного запаха из носа.

В зависимости от вызывающего его состояния изменение образа жизни может помочь снизить риск появления неприятного запаха из носа. Изменения в образе жизни включают:

• соблюдение правил гигиены полости рта
• сохранение гидратации
• употребление продуктов, богатых клетчаткой
• отказ от продуктов и напитков, вызывающих обезвоживание, таких как кофеин и алкоголь
• использование антигистаминных или противоотечных средств для лечения воспаления носа или носовых пазух
• отказ от продуктов и напитков, вызывающих неприятный запах изо рта, таких как чеснок и лук
• отказ от курения и употребления табачных изделий
• разговор с врачом о сокращении или смене лекарств, которые могут быть связаны с сухостью во рту
• регулярные осмотры стоматолога и лечение стоматологических инфекций или инфекций полости рта

Синусит, инфекции полости рта, а также определенные продукты, напитки и образ жизни обычно являются причиной появления неприятного запаха из носа.

Обычно люди могут избавиться от неприятного запаха из носа, используя домашние средства, пробуя безрецептурные лекарства и изменяя образ жизни.

Однако неприятный запах из носа может снизить качество жизни человека и вызвать такие осложнения, как недоедание. Это также может быть признаком основных заболеваний, требующих лечения.

Человек может поговорить со своим врачом о сильных или хронических неприятных запахах из носа, о запахах, которые не поддаются лечению домашними средствами, или о запахах, которые сохраняются дольше недели.

.

---

Смотрите также

• 
  Рыбный запах из интимной
• 
  Чем убрать запах в морозильной камере
• 
  Как избавить мех от неприятного запаха
• 
  Как убрать запах лака с мебели
• 
  Как бороться с запахом ног
• 
  Как избавиться от запаха в комнате
• 
  Как удалить запах ацетона с одежды
• 
  Как убрать уксусом запах из холодильника в домашних условиях
• 
  Чем перебить запах перегара изо рта
• 
  Как избавиться от запаха табака в прокуренной квартире
• 
  Как избавиться от запаха на меховых изделиях